Борис Батыршин - Египетский манускрипт

Борис Батыршин

Египетский манускрипт

Часть первая

Простаки за границей, или Добрым словом и револьвером

Глава 1

Олег Иванович с Ваней стояли у верхних ступеней самой большой лестницы. Перед ними, внизу, раскинулась панорама Одесского порта. Каменное здание Морского вокзала, бесконечные крыши пакгаузов, стрелы кранов… и корабли – пароходы и парусники! Густой лес мачт, перечеркнутых тонкими поперечинками реев, паутина снастей, и над всем этим – портовый гомон, который долетает даже сюда, через бесчисленные ступеньки самой знаменитой в Европе лестницы.

– Так это, значит, здесь она и катилась?

– Кто? – не сразу понял Олег Иванович. – А, ты о коляске эйзенштейновской[1]… Да, наверное. Специалисты уверяют – лучший пропагандистский кадр в истории.

Народу вокруг было море. На белых бесконечных ступенях то там, то здесь виднелись люди – дамы в длиннющих платьях, кавалеры в полотняных парах, мальчишки, няни с детьми в смешных кружавчиках. Ваня с любопытством озирался; в поезде он перечитал одесский цикл Катаева и все старался углядеть вокруг что-то из знакомых по книге реалий. Увы, знаменитые одесские каштаны уже отцвели и не радовали публику стройными, пахучими свечами своих соцветий. Но небо было все так же бездонным и по-южному синим, и все так же несся отовсюду гомон праздной публики. Шум толпы прорезали крики мальчишек-газетчиков и лоточников:

– Семачки!

– Свежие газеты!

– Сельтерская!

Олег Иванович еще раз окинул взглядом перспективу Большой Лестницы и повернулся к другой достопримечательности, известной, наверное, любому жителю России[2] – его России. Невысокая фигура в античной тоге стояла так же, как будет стоять и через 130 лет; и полушарие английского ядра точно так же высовывалось из гранитного цоколя…

– Ладно, хватит на сегодня экскурсий. Пошли в гостиницу.

– Тоже мне, гостиница! – пренебрежительно фыркнул Ваня. – Бомжатник какой-то.

– Да уж, не пять звезд, – усмехнулся Олег Иванович. – Но по здешним меркам – на три потянет. Помнится, году в семьдесят девятом я был в Одессе со школьной экскурсией – так мы в Доме колхозника жили. Поверишь – там было не в пример комфортнее.

– Поверю, – отозвался Ваня. – Куда уж дальше – разве что жабы под кроватями или грибы по углам. А сортиры… – И мальчик невольно поежился.

В коридорах монастырской гостиницы, где размещались паломники, гуляли сквозняки. Как-то Олег Иванович спросил у монашка, прислуживавшего в номерах, – зачем открывают окна в разных концах коридора? Тот ответил: «Это все из-за уборной».

Не согласиться с этим было трудно. Олег Иванович еще помнил общественные туалеты советских вокзалов и парков; а вот Иван вышел из этого заведения с круглыми от ужаса глазами, а потом долго, ожесточенно мылил руки. Увы, общая умывальня тоже не блистала чистотой.

– Ты уж не суди строго, – добродушно попрекнул сына Олег Иванович. – Все же эта гостиница – для паломников. А те народ неприхотливый, все больше духовных устремлений; есть где голову преклонить – и то ладно.

– Ну да, – буркнул Иван. – Они-то, может, и духовных… а нам, скажи на милость, зачем эти приключения духа? Отлично могли бы и сами устроиться…

– Э, брат, не скажи, – покачал головой Олег Иванович. – Во-первых, Сирия – это тебе не Ницца. Туда туристы не ездят. Паломники ведь не зря в караваны сбиваются и ходят только устоявшимися маршрутами. Там шаг вправо, шаг влево – и все, ограбят и прирежут. Причем кто угодно – башибузуки, местные бандюки, османские вояки… да и просто феллахи, крестьяне то есть. Для них русские – мало что неверные, так еще и враги; война-то всего десять лет как закончилась, а на Востоке память длинная, и особенно дурная. Обычные пассажирские пароходы в Триполи и Бейрут не ходят: либо грузовые суда, либо вот такие, «ковчеги» «Александрийской круговой линии», заточенные под перевозку паломников.

– Ну, ладно, – вздохнул Ваня, – паломники так паломники. Вообще-то они ничего, прикольные. Я вон столько наснимал, потом покажу. Кстати, Триполи – это же вроде в Ливии? Там еще Каддафи был…

– То другой Триполи. Нефтяной порт, – ответил Олег Иванович. – А этот стоит на отдалении от побережья; рядом порт, Эль-Мина. Туда наш пароход и направляется. В Средние века было даже графство такое Триполи, крестоносцы основали.

– Очередной разрыв шаблона, – вздохнул Иван. – И чего только не узнаешь в этих диких временах…

Перед отъездом посетили представителя Православного Палестинского общества. Весьма солидный господин вручил нам брошюру для ознакомления, а заодно предупредил, чтобы мы не рассчитывали на размещение в Триполи и Маалюле: в этом году наплыв паломников, и все, вероятно, уже занято, придется обращаться к грекам.

Выезд из России за границу вообще сопряжен с изрядными хлопотами по части паспорта; однако же иностранные подданные, тем более американцы, от этого избавлены. В сем обстоятельстве можно найти некоторую выгоду – все сомнения, касающиеся нашего въезда на территорию империи через Баку, после эдакого вояжа канут в Лету.

Здесь же мы столкнулись и с иным обстоятельством, которое для нас, обитателей двадцать первого века, привыкших к заказам всего и вся через Интернет, кажется попросту диким. В России 1886 года не существовало предварительной продажи билетов даже на поезда дальнего следования – вообще! То есть приезжай на вокзал, приобретай билет, плацкарту[3] – и в дорогу. На больших станциях продажа билетов начинается за час до отправления, а прекращается за десять минут (для пассажиров с багажом, коим еще предстоит сдать кладь в особый багажный вагон).

Мне приходилось читать о «Международном обществе спальных вагонов», которое ликвидировало это упущение; но здесь о нем еще никто и не слышал. Впрочем, судя по тому, что нам довелось увидеть, особого дефицита мест (во всяком случае, первого и второго классов) здесь не наблюдается; к тому же мы, как подопечные Палестинского общества, были избавлены от этой заботы.

Расписание поездов оказалось для нас так же непривычно: например, время в нем не указывается числительными больше двенадцати часов. Часы от шести вечера до шести утра (пополудни) обозначаются так же от 6.00 до 5.59, только цифры минут подчеркивались, что указывало на ночные часы: крайне неудобно! На станциях, согласно правилам, время прихода и отхода поездов указывалось «по петербургскому и по местному меридиану», на современном нам языке – московское и местное. Вместо привычных надписей «поезд номер такой-то, оттуда-то туда-то» – надпись: «Без пересадки в поезде номер таком-то, такие-то классы вагонов».

Вообще расписание неимоверно перегружено всякими неудобочитаемыми сносками, символами и значками, напоминающими какую-то древнюю тайнопись: «Пассажирские операции производятся с расчетом платы от тарифных станций»; «Останавливается по заявлению пассажиров»; «Багажные операции не производятся»; «Продажа билетов только в III класс»; «Пассажиры IV класса только партиями в 40 человек»; «Буфет с холодными закусками в багажном вагоне». Хотел бы я посмотреть на пассажира, который понимает всю эту клинопись…

Поездка на поезде до Одессы первым классом требует отдельного описания в духе «географических» романов конца девятнадцатого века. Классное купе превосходно; даже в СВ[4] я не встречал ничего хотя бы близко подобного. Как тут не вспомнить «Отель» Артура Хейли: «Реактивные самолеты покончили с привычкой путешествовать с комфортом». Верно – стремление сократить, елико возможно, время пребывания в пути свело на нет ухищрения по обеспечению удобств пассажиров – доехали, и хорошо.

В купе имеется что-то вроде «санузла», отделенного от основного пространства раздвижной дверью; обилие бронзы, бархата и лакированного дерева наводило на мысль о дорогой гостинице. Забавная деталь – между двумя смежными купе установлена раздвижная перегородка, так что при желании их можно объединить в одно; нам это удобство, разумеется, было ни к чему.

Трясет в вагоне немилосердно: комфорт комфортом, а прогресс – прогрессом. Вагонные рессоры тут далеки от совершенства, да и отсутствие привычных колесных тележек удобства не добавляет: большинство вагонов вообще трехосные.

Путь до Одессы занял три дня. На станциях поезд подолгу стоял – брали воду и уголь в тендер. Запах каменноугольной гари, знакомый путешественникам наших дней разве что по аромату вагонного «титана», здесь вездесущ; кажется, что это амбре будет теперь преследовать нас всю оставшуюся жизнь.

На остановках торгуют всякой снедью – в невообразимых количествах. Припомнились девяностые годы, поездки в Казань и Новосибирск и чудовищные барахолки на перронах; помнится, на одной из станций, неподалеку от Гусь-Хрустального торговали хрусталем, вплоть до люстр, и почему-то огромными мягкими игрушками. Здесь, как и у нас, торговцы отдают предпочтение всякого рода мелким поделкам, дешевым книжкам для развлечения скучающей в дороге публики, ну и, разумеется, съестному. Бублики, жареные куры, вареная картошка с укропом и золотым растаявшим маслом, рыба всяких видов, молоко, квас, сельтерская в цветных бутылках, сайки, плюшки, ветчина…