Нэпман 1. Красный олигарх - Алим Онербекович Тыналин
— Копайте глубже, — я отложил фотографию. — Что с его партийной работой того периода?
— Любопытная деталь, — Семен Артурович понизил голос. — В Риге он организовывал подпольные технические курсы для рабочих. Днем — легальные лекции по механике, вечером — нелегальные марксистские кружки. Преподавал сам, по отзывам — блестяще.
На стол легла еще одна папка — более поздние документы. Туркестан, 1920 год. Бауман, уже комиссар, создает сеть профессиональных школ. Даже в разгар борьбы с басмачами находит время для организации технических курсов.
— Он фанатик просвещения, — заметил Головачев. — Особенно технического. И еще деталь — всегда поддерживает тех, кто реально что-то делает, а не просто говорит.
Я задумчиво постукивал карандашом по столу:
— А где он бывает? Какие привычки?
— Каждую пятницу обедает в столовой Дома Союзов. По средам бывает в клубе ВСНХ. — Семен Артурович сверился с записями. — В театр ходит редко, только по обязанности. В Большом появляется раз в месяц — курирует культурную работу.
— Так-так… А что у нас с премьерами в ближайшее время?
— «Декабристы», новая постановка. Бауман должен присутствовать — в спектакле занят рабочий хор с Трехгорки, это его подшефное предприятие.
Я просмотрел список приглашенных:
— В правительственной ложе?
— Да, но… — секретарь замялся, — туда просто так не попасть.
— А если через Антонину Васильевну? — я улыбнулся. — Она в репертуарной комиссии, а мы в прошлом месяце помогли с материалами для декораций…
Головачев улыбнулся.
— Верно. А я и забыл. Обязательно свяжусь с ней и добуду.
Когда он вышел, я внимательно изучил материалы. Узнал много интересного.
Бауман оказался незаурядной личностью. Я читал его биографию, как приключенческий роман.
* * *
Рига, февраль 1908 года. Жандармы нагрянули под утро.
Бауман успел сжечь бумаги, когда в дверь уже ломились прикладами. Спустился по водосточной трубе, обжигая руки обледенелым металлом.
Пуля выбила крошку из кирпича у самого виска. В кармане студенческого пальто — чертежи подпольной типографии, замаскированные под курсовой проект по машиностроению.
На явочной квартире его ждала Анна, невеста, связная, соратница. Через неделю ее арестовали.
Два года Рижской губернской тюрьмы подорвали здоровье — чахотка. Умерла на руках у Карла в семнадцатом, уже после революции. На прикроватной тумбочке остался недочитанный технический журнал. Она до конца разделяла его страсть к инженерному делу.
Туркестан, лето 1920-го. Банда Ибрагим-бека зажала продотряд в глиняных развалинах старой крепости.
Третий день без воды, патроны на исходе. Бауман, сняв запотевшее пенсне, наладил из обломков арыка и старой керосиновой бочки систему охлаждения для единственного пулемета. «Максим» раскалялся на беспощадном солнце, но продолжал работать. К вечеру подоспела помощь — красноармейский эскадрон.
Через месяц — тиф. Бредил чертежами и формулами, в горячке пытался объяснять санитаркам принцип работы паровой турбины. Выжил чудом. Молодой военврач, качая головой, сказал: «Вас ваши формулы спасли — мозг работал, когда тело сдавалось».
Осень 1921-го. В кишлаке под Самаркандом открывали первую советскую школу. Басмачи налетели на рассвете.
Бауман организовал оборону, вооружив учителей и старших учеников. Отбились.
Трое суток держались, пока не подошли части особого назначения. Погиб завуч, бывший питерский инженер, только начавший преподавать механику местным ребятам.
Бухара, 1922 год. Подпольная типография в медресе печатала листовки на узбекском и таджикском.
Ночью муллы навели басмачей. Бауман успел вывести всех через подземный ход, но сам получил пулю в плечо.
Истекая кровью, два часа пробирался по древним подземельям. В госпитале, придя в себя, первым делом спросил не про рану — про судьбу типографского оборудования.
Москва, 1924-й. Первое заседание в МК партии. В кабинете с облезлыми обоями Бауман развернул схему реорганизации городской промышленности. Накануне ночью дописывал проект, превозмогая приступ малярии. Привет от туркестанских болот. Но глаза за стеклами пенсне горели прежним огнем…
«Кровь и железо» — так назвал он свои заметки о Гражданской войне. Несколько тетрадей, исписанных мелким почерком, остались пылиться в сейфе.
Не до мемуаров — впереди новая битва. Теперь не с басмачами. С технической отсталостью, с косностью, с равнодушием чиновников. И в этой битве его главным оружием станут знания инженера и опыт революционера.
Для Баумана бой за новую промышленность не менее важен, чем схватки с беляками и басмачами. Он знал, что будущее куется не только в окопах, но и в заводских цехах. И к этой борьбе он готовился так же тщательно, как когда-то к подпольным операциям…
…Москва, 1925 год. В приемной МК партии опять скандал. Бауман в очередной раз разносит подчиненных за «недостаточную принципиальность».
Его фирменный стиль — ледяной тон и убийственные формулировки. Молодой инженер с завода «Серп и Молот» выходит бледный, на грани слез.
Всего лишь предложил использовать иностранные станки вместо отечественных. Для Баумана это почти преступление. Он фанатично верит в приоритет советской техники, даже когда она очевидно уступает импортной.
Заседание бюро райкома. Бауман методично уничтожает старого большевика, посмевшего не согласиться с его мнением о реорганизации производства.
Коллеги морщатся — всем известна его мстительность. Несогласных он запоминает надолго, а память у него отличная. Особенно на обиды.
В столовой Дома Союзов его тоже не любят. Придирается к каждой мелочи, может устроить разнос за неправильно сервированный стол.
Его фанатичное стремление к порядку порой переходит в мелочную тиранию. Буфетчица, еще помнящая его простым партийным работником, шепчет коллеге: «Совсем зазнался наш Карл Янович. А ведь раньше-то простой был…»
Тяжелый характер Баумана известен всей партийной Москве. Педантичный до занудства, он может часами разбирать незначительную ошибку в отчете.
Некоторые заводские спецы прозвали его за глаза «инквизитором в пенсне», за привычку дотошно выискивать малейшие идеологические отклонения в технических решениях.
Личная жизнь тоже не задалась. Первая жена ушла, не выдержав его одержимости работой.
Вторая жаловалась подругам: «Для него чертежи и схемы важнее семьи». Дома он появлялся редко, в основном чтобы проверить, все ли лежит на своих местах. Даже в быту его тяга к порядку доходила до абсурда…
И все же даже недоброжелатели признавали: его преданность делу искупала многие недостатки. Он мог быть мелочным и злопамятным, но никогда не использовал служебное положение для личной выгоды. Мог довести подчиненного придирками, но стоял горой за тех, кто показывал реальные результаты.
В 1927 году молодой конструктор с «Динамо» пробился к нему на прием. Принес проект усовершенствования электромотора.
Бауман три часа изводил его вопросами, придирался к каждой формуле. А потом
