Попова Александровна - Пастырь добрый
- Закидаю святомакарьевкий ректорат запросами, - с чувством проговорил Курт. - Пускай определят тебя на обучение.
- Это снова глум, или есть логика в моих словах?
- И немалая, - кивнул он уверенно. - Дитрих этим вечером приглашает нас с Густавом «на ужин»; полагаю, чтобы как следует накачаться от безысходности в нашей компании. Идем со мной, изложишь ему свои идеи.
- Благодарю, - покривился подопечный, отгородившись от него обеими ладонями. - Уволь. До поздней ночи смотреть на ваши смурые физиономии? Идею - дарю; излагай сам.
- Не нравится мне это... - пробормотал Курт так удрученно, что тот нахмурился.
- Не по душе подарок?
Он не ответил - лишь указал за спину Бруно кивком головы, и помощник, проследив его взгляд, тоже недовольно сдвинул брови: по коридору от лестницы шагал страж Друденхауса, стоящий обыкновенно внизу, в приемной зале - шагал быстро, уверенно приближаясь, отчего становилось ясно, что направляется он именно сюда, к майстеру инквизитору второго ранга, для коего имеется некое сообщение - в свете происходящего в последние дни, навряд ли приятного свойства.
- Что случилось? - бросил Курт еще издалека, приближаясь навстречу ему и не дожидаясь должного приветствия и обращения; тот остановился.
- Вас спрашивают, - пояснил страж голосом недовольным и несколько, как показалось, смятенным, и пояснил в ответ на вопросительный взгляд майстера инквизитора: - Мальчик. Говорит - вы знаете, в чем дело.
- О, Господи, - простонал он, прижав пальцы к виску, - его мне еще не хватало сегодня...
- Выставить? - с готовностью подхватился страж, и Курт вздохнул.
- Ни в коем случае. Сопроводи в часовню - я спущусь к нему.
***Штефан сидел на последнем ряду скамей, в самом дальнем углу часовни, сжавшийся, поникший, и смотрел в пол, обернувшись на шаги резким рывком и порывисто поднявшись навстречу вошедшим. От брошенного на него взгляда Курт едва не поморщился и, пересиливая острое желание развернуться на месте и уйти, приблизился, пытаясь выглядеть уверенно и невозмутимо.
- Здравствуй снова, Штефан, - отозвался он на приветствие, произнесенное тихо и, как показалось, укоризненно; тот вздохнул.
- Вы не пришли к моим родителям, - тихо заметил мальчик, не глядя на своих собеседников, изучая плиту пола подле себя и теребя рукав. - Значит, майстер обер-инквизитор мне не поверил, да?
- Ты пришел, потому что это все еще продолжается? - оставив его слова без ответа, спросил Курт, не садясь, дабы ненужный и докучливый посетитель не последовал его примеру и разговор этот не вздумал затянуться; тот кивнул.
- Да, майстер инквизитор. Только теперь все еще хуже - намного хуже.
Обреченный, безысходный вздох он удержал в себе с невероятным напряжением, обессиленно опустившись на скамью, и спохватился лишь тогда, когда Штефан уселся тоже, сложив на коленях руки и все так же не глядя ему в лицо.
- Я, в общем, зря пришел, - произнес он тихо, - я понимаю; раз мне не верят - то чего понапрасну ходить-то, да?.. Только мне совсем плохо. Я, наверное, для того пришел, чтобы просто рассказать. Мне никто не верит, понимаете?
Курт промолчал.
Что он сейчас мог сказать в ответ? Что он и сам не особенно склонен почитать подобные рассказы за правду? Мог он сказать и то, что мальчик прав: сейчас он сидит здесь, в часовне Друденхауса, лишь потому, что над ним смеется духовник, от его жалоб морщится усталая от возни с младенцем мать и злится состоявшийся, уверенный в себе отец, а майстера инквизитора Гессе от прочих собеседников Штефана Мозера отличает тот факт, что он попросту обязан выслушать - и это, и все, что бы ни взбрело в голову рассказать хоть сыну одного из самых преуспевающих людей города, хоть нищему, что побирается на улицах Кельна. Даже когда голова забита другим, бессомненно важным, и посетитель в этот день нужен, как рыбе ноги...
- Знаете, у меня есть друг, - продолжил тот, так и не дождавшись на свои слова никакого отклика. - Франц. Я рассказал ему, что творится в моей комнате по ночам... Это мой лучший друг, но я все равно думал, что он будет надо мной смеяться. А он не смеялся. Он на меня так посмотрел... Он ничего не сказал, только я думаю, у него происходит то же самое, просто он не хочет об этом говорить, и он, может быть, подумал, что я его... как это... провоцирую. Я на него давить не стал, я думаю, что он скоро сам расскажет. И если он расскажет - может быть, тогда майстер обер-инквизитор поверит? - с надеждой спросил он, подняв, наконец, взгляд к своим собеседникам. - У двоих сразу ведь одинаковые кошмары быть не могут, да?
- Все дело в том... - вздохнул Курт, тщательно подбирая слова, - дело в том, Штефан, что - могут. Такие - могут. Понимаешь, это как боязнь темных углов или подвалов, такие страхи одинаковы у всех людей.
- Потому что все знают, что там может что-то быть, - чуть слышно, но уверенно, с непреклонной убежденностью пояснил мальчик, и он едва не покривился болезненно, услышав собственные слова из уст этого ребенка. - Потому что мы все знаем, что там должно что-то быть, в темноте, только мы не всегда это видим, или оно пока спит.
Взгляд подопечного, перехваченный мимоходом, был напряженным и острым; чуть придвинувшись ближе, тот попытался изобразить на лице нечто похожее на доброжелательность, от каковой не слишком удачной попытки стало мерзко даже майстеру инквизитору.
- В чем-то ты, быть может, и прав, - согласился Бруно мягко, - однако ведь, Штефан, не забывай и еще кое-что: чем старше мы становимся, тем больше у нас развивается воображение. Тем больше всяких страшных рассказов мы слышим вокруг...
- Или просто понимать начинаем больше.
От того, как снова по-взрослому заговорил сегодня Мозер-младший, от этого выражения полной серьезности и неподдельного страха в его лице Курт снова ощутил неприятное, раздражающее желание наплевать на мнение начальства и старших сослуживцев, достать так и не начатое дело из архива и все-таки поставить на том единственном листе пометку «утверждено к расследованию»...
- Понимаешь, - вновь попытался возразить Бруно, - никто здесь не полагает, что ты говоришь неправду. Во лжи тебя не обвиняют. Но...
- Но вы думаете, что мне все это чудится, - довершил за него Штефан с кривой, тоже совершенно не детской усмешкой. - Что я наслушался... всяческих историй, и оттого боюсь темного шкафа. Но теперь дело не лишь в темном шкафу, все еще хуже, я ведь и пришел потому.
- О, Боже ты мой... - все-таки не сдержал тяжкого воздыхания Курт, прикрыв на мгновение глаза и ощутив вдруг сейчас, в середине не особенно заполненного делами дня, невозможную, сонную усталость. - Рассказывай, Штефан. Что еще стряслось?
- Я слышу оттуда голос, - тихо отозвался мальчик, вновь уведя взгляд в сторону, и, снова не дождавшись на свои слова никакого ответа, продолжил: - Я слышу Кристину.
- Постой, - перебил его Курт совершенно уже неучтиво, резко. - Какую еще Кристину?
- Кристину Шток, - раздраженно пояснил тот, - которую нашли мертвой шестого, в среду! Я ее слышу оттуда, она говорит со мной, ясно?
- Спокойно, - осадил Бруно - ладонь его стиснула локоть мальчика, но смотрел он при этом на своего попечителя, смотрел укоризненно и почти строго. - Спокойно, - повторил он настойчиво. - Спокойно и по порядку.
- Как тут можно спокойно?! - возразил тот сорванно, растеряв остатки своего недетского самообладания. - Какой порядок, если со мной из моего шкафа говорит мертвая девчонка! Это не порядок!
- Ты с ней знаком? - оборвал его Курт, поправившись: - Был знаком?
- Ну, был. Не водился - сами понимаете, девчонка, - сумев, наконец, чуть унять голос, ответил тот понуро. - Родители между собою общались, а я знал ее просто в лицо да как звать... Если вы это к тому, что я в нее втрескался, и теперь она с горя повсюду мне мерещится - это вы зря, ясно? В гробу я ее видел!
- Успокойся, - повторил Бруно, и тот осекся, отвернув взгляд еще более в сторону, в самый дальний угол часовни. - Этого никто и не думал. Ты сказал, что... гм... слышал голос - ее голос, поэтому надо было узнать, насколько ты с нею знаком. То есть, достаточно ли для того, чтобы не спутать ее голос с любым другим.
- А какая разница, если вы все равно в это не верите?
- Ты рассказывал об этом кому-нибудь? - вновь оставив без ответа его вопрос, осведомился Курт; тот передернул плечами:
- Да, Францу...
- Из взрослых.
- Нет, - твердо отозвался Штефан, на миг вскинув взгляд и снова отведя глаза. - Больше я им не рассказываю ничего - никому, ни родителям, ни духовнику. Если они смеялись или злились, когда я говорил о том, что бывало раньше, то теперь-то что будет? А кроме того, есть еще одна вещь... Я кое-что узнал, и от этого у меня просто мурашки по спине.
- Какая вещь? - невольно скосившись в узкий витраж, на солнце, без особенного интереса спросил Курт, и мальчик неловко кашлянул, явно осознавая, как дико для сторонних слушателей звучит все, что он рассказывает сейчас.
