Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский
Николай нахмурился, один из чиновников наклонился к нему, тихо проговорил на ухо: «Гапон с таким доигрался, ваше величество». Я расслышал, снял очки, посмотрел ему глаза в глаза. Тот сбледнул.
— Ну и что же ты предлагаешь? — царь растерялся.
— Заботу проявить о народе. Вон, мундирный Гапона помянул, так что же? Отец Георгий человек путаный был, царствие ему небесное, но к тебе вел народ с просьбой от сердца.
— Это было недопустимой дерзостью!
— Пусть так, но вижу, что кровь невинных не отмолена и тяжким грузом лежит на царствующем доме.
В зале повисло тяжелое молчание. Теперь на меня мрачно смотрели все трое. Наконец, Николай проговорил сквозь зубы:
— И как ее отмолить?
— Дать трудовому народу закон, чтоб от хозяев защитить. Дать право на союзы, чтоб сообща могли правду отстаивать. И сверх указанного на работы не гонять, а то ведь мрут.
— А это зубатовщина — еще тише произнес первый чиновник.
Задушил бы гадину.
— Это как в Англии будет!
— Так почему нет? Англия страна богатая, процветающая, всяким товаром знаменита. Напиши брату своему Эдуарду, спроси совета.
— И кто же за исполнением новых законов будет следить? Фабричные инспектора и так не справляются, — произнес второй чиновник с пышными бакенбардами.
— Да те же союзы. Только не сами, а сообща, чтобы все три стороны были, рабочие, хозяева и от власти губернаторы или городское начальство.
В мое время это называлось «трехсторонними комиссиями», механизм так себе, но сейчас и такого нету!
— И пущай тот совет кровопийц рублем наказывает, оне быстро в разум то придут. И народ ой как возрадуется!
— Да уж, Григорий, умеешь ты удивить — царь подошел к окну, задумался — Мы то тебя на обед позвали, так сказать в семейном кругу.
— Обед подождет — отрезал я — Душа болит за людей то.
— И у меня болит — перекрестился Николай — Но такие законы можно только через правительство проводить.
— Дайте мне записку к Столыпину, пойду к нему, упаду в ноги.
— Не надо в ноги — царь посмотрел на чиновников, те пожали плечами — Тот первый указ про аптеки, да наркотические вещества, дельным оказался. Подумаю насчет трудового законодательства, было у нас уже обсуждение на этот счет.
Николая надо было дожать, но как — я не представлял. Брать в осаду и долбить дятлом мозг?
В компании лакеев мы прошли в столовую, где уже сидела Александра Федоровна с царевнами. Я поклонился, поставил посох в угол.
Царевны разглядывали меня с жадным любопытством, Аликс даже встал из-за стола, подошла ближе. Как и Николай, обошла по кругу.
— Не узнаю, Григорий. Друг мой, где так шьют?
Царская чета переглянулась.
— На Мойке есть мастер один — уклончиво ответил я, поправляя крест.
Собственно, дальше можно было ничего не делать. Царил за столом я. На все вопросы отвечал уклончиво, туманно, нагонял жути. Николая с женой очень интересовали мои видения, как и почему случаются приступы. Похоже кто-то из тех, кто видел меня у Лохтиных успел натрепать среди питерской публики. То-то мешок писем пришел…
— У тебя, Григорий, явно есть некий целительский дар — заключил Николай во время десерта — Его надо как следует изучить.
Разговор повернул в нужную сторону. Махнул я Прохору, ждавшему у дверей со свертком, и на стол лег воротник-бандаж для Аликс. Он тут же пошел по рукам, царь чуть ли не на зуб его попробовал.
— Точно поможет?
— На сей счет было мне откровение. Поможет — я пристально посмотрел на царицу, «подержал» ее взглядом. Внушение — великая сила. Даже если лучше не станет, Александра Федоровна может убедить себя сама.
Осторожно закрепил воротник на мраморной шейке царицы. Та подвигала головой, пожаловалась:
— Ничего не чувствую!
— А пока и не надо. Позжее польза пойдет.
После обеда мы посетили спящего Алексея. Выглядел он неплохо, по крайней мере уже не был таким бледным.
— Твоя теория относительно аспирина подтвердилась — Николай положил мне руку на плечо, благодарно сжал ладонь — Будь любезен, зайди в левый флигель. В Парадном кабинете тебя ждет мой министр двора, барон Федерикс. Он озвучит награду. Поверь, она велика.
* * *
Ну что сказать? Награда нашла героя. В торжественной обстановке, целый министр, барон, с огромными, размашистыми усами а-ля Буденный гулким голосом поздравил меня с потомственным дворянством. «Пожалованием по особому усмотрению самодержавной власти». И тут Николай сэкономил. Зачем мне дворянство в бессословном обществе, которым совсем скоро станет Россия? Повесить грамоту на стену туалета?
И вопрос стоит только один. Это бессословное общество появится кровавым образом, когда пролетарии выпилят все дворянство явочным порядком или все-таки удастся сгладить противоречия и провести Титаник под названием царская Россия мимо айсберга революции и гражданской войны.
На словах же я поблагодарил барона, поинтересовался, почему все-таки дворянство?
— Его Величество недавно перечитывал жизнеописание деда — Александра Освободителя. Его очень впечатлила история с картузником Осипом Комисаровым, который спас царя, оттолкнув руку с пистолетом террориста Каракозова. Сей спаситель впоследствии был возведён в дворянское достоинство с фамилией Комиссарова-Костромского.
Я взглянул в жалованную грамоту. Ага, мне тоже фамилию добавили. Распутин-Тобольский.
— Сведения о сем будут внесены в восемнадцатую часть Общего Гербовника в ближайшее время. Еще раз поздравляю.
Я поклонился, пошел на выход. Но не дошел, попал в полицию.
Перехватил меня на полпути высокий человек, плавно принял под локоток и пригласил пройти. Мундир на нем странный был, вроде как военный, но погоны полицейские. Думал, жандарм какой, так нет, лазоревого цвета не видно.
Пока голову ломал, он сам представился — подполковник Герарди, Борис Андревич, начальник дворцовой полиции. Пригласил «на беседу». Так это спокон веку называется.
Беседовали мы у него в кабинете, под сенью парадного портрета Николая в гусарском мундире. Доломан, ментик, кисточки на сапогах, все дела.
Начал он с обращения на «ты», пришлось ответить тем же, дрогнул у него глаз, но лицо подполковник сдержал, руками не размахивал и ногами топать не стал.
Так и пошло — на «ты», но по имени-отчеству.
Слов наплел много, начал с поведения во дворце, типа инструктажа, что можно, что нельзя. Прямо как правила проживания в общаге СПбГУ — ночью не шуметь, электроприборы не включать, баб не водить, по всем вопросам к старшему лакею, а коли беда какая — прямиком к нему, к Борису Андреевичу.
Оттуда сделал пару аккуратных заходцев, мол, его дело особу государя и семейство августейшее охранять, так если я где чего услышу или увижу или унюхаю, то чтобы прямиком к нему, а лучше к
