Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов
— Борта! Обычные доски не спасут, прошьют из мушкетов. Бревна тащите! Самые толстые, сырые! Вяжите канатами к броне!
Солдаты, бросив ружья, тащили с фургонов окованные железом бревна, предназначенные для вытаскивания машин из грязи, — теперь они должны были стать нашей импровизированной разнесенной броней. Просто, грубо, но должно сработать.
Однако главная работа кипела внутри.
— Выгружай! Все выгружай! — командовал я.
Из грузового отсека полетели мешки с углем, ящики с запчастями, бочки с водой. За полчаса нутро машины вычистили до голого металла.
— Орлов! Лучших своих орлов! — крикнул я, и Василий, уже знавший, что к чему, подвел ко мне полтора десятка гвардейцев. Лица у всех серьезные, сосредоточенные. Идут на смерть и улыбаются. Господи, за что мне это…
— Бойцы, — сказал я, глядя каждому в глаза. — Задача простая. Сидеть тихо. Стрелять метко. Никто вас не увидит. Цельтесь в офицеров, в знаменосцев, в лошадей. Сеять хаос. Понятно?
Вместо ответа — пятнадцать слаженных кивков.
Они начали грузиться внутрь, в тесное, пахнущее металлом и углем чрево, упираясь коленями друг другу в спины и рассаживаясь прямо на полу. Воздух почти сразу стал спертым и тяжелым. Ад. Но это будет наш ад, из которого мы будем поливать их свинцом.
Наш тягач на глазах превращался в нечто новое: неуклюжий, обвешанный бревнами и железными листами, он стал похож на доисторического ящера в грубой броне. Уже не «Бурлак». «Аргумент». Последний и единственный довод в нашем споре с целой армией.
Пока шла подготовка, я нашел Ушакова. Он стоял в стороне, наблюдая за всем с непроницаемым лицом.
— Андрей, — сказал я тихо. — Если я не вернусь…
— Вы вернетесь, Петр Алексеевич, — так же тихо ответил он, не дав мне закончить.
— Если нет, — отрезал я. — Государя убьют. Надеюсь, что все же возьмут в плен. Твоя задача — не допустить этого. Ни при каких обстоятельствах.
Он молча смотрел на меня. Взгляд его на мгновение дрогнул, но тут же снова стал ледяным.
— Понял, — коротко ответил он.
Этого было достаточно. Я знал, что он выполнит приказ.
Работа подходила к концу. «Аргумент» стоял, готовый к бою, тяжело дыша паром. Я подошел к люку. Орловские стрелки уже сидели внутри, проверяя оружие. В тесном пространстве пахло потом, оружейной смазкой и тревогой.
— Воды! — скомандовал я. — И сухарей! Побольше! Неизвестно, сколько сидеть, а я что-то проголодался.
Гвардейцы посмеиваясь передавали друг другу баклаги и мешки.
Я уже собирался дать команду на закрытие люков, когда ко мне подошел Нартов
— Петр Алексеевич… это же бойня, — прошептал он. — Они же… как на убой пойдут.
— Это война, Андрей, — ответил я, не глядя на него. — Они сделали свой выбор. Мы — свой.
Только он понимал, что я придумал. Он хотел что-то еще сказать, но промолчал. Покачал головой и отошел. Он, создатель этих машин, понимал во что я их превратил: в орудие методичного убийства. Но на рефлексию времени не было. Цена сомнений была слишком высока.
Тяжелый люк захлопнулся за мной с глухим, могильным стуком, отрезая дневной свет и звуки лагеря. Мы оказались в стальной коробке, в тесном, полутемном чреве зверя, где воздух почти сразу стал тяжелым, спертым, пропитанным запахами пота, раскаленного металла и оружейной смазки. В тусклом свете, пробивающемся через узкие бойницы, лица пятнадцати гвардейцев, сидевших на полу впритирку друг к другу, казались высеченными из камня. Я занял свое место у переднего смотрового триплекса, рядом с Федькой, вцепившимся в рычаги управления до побелевших костяшек.
— Давай, Федя. Тихонько, — скомандовал я.
Машина вздрогнула. С натужным скрежетом металла наш «Аргумент» медленно пополз вперед, на нейтральную полосу. В смотровую щель удалялись фигуры наших, замерли на броне флагмана Петр и его свита. Мы были одни.
Выехав на середину поля, Федька остановил машину. Теперь ход был за врагом.
Судя по тому как раздвинулась армия, наш вызов был принят. Ожидаемо.
На противоположном краю равнины выстраивался их ответ. Тысяча крылатых гусар. Их полированные кирасы тускло блестели на солнце, а за спинами колыхался лес из орлиных перьев на деревянных рамах. Алые стяги с белыми орлами трепетали на ветру. Красиво. Дьявольски красиво. И так же дьявольски бессмысленно. На холме, под главным штандартом, я разглядел группу всадников — гетман и его штаб. Зрители в первом ряду.
Протяжно, тоскливо пропела польская труба. Сигнал.
И земля дрогнула. Тысяча всадников, как один, тронулись с места — сначала шагом, потом рысью, и, наконец, выхватив сабли и опустив к земле длинные пики, перешли в галоп. Низкий, утробный гул нарастал, сливаясь с диким, многоголосым криком, в котором я разобрал только два слова: «Jezus Maria!». Воплощение ярости и отваги неслось прямо на нас.
— Огонь, — сказал я в переговорную трубу, которая вела в десантный отсек. Просто «огонь».
Бока нашего неуклюжего зверя вдруг ощетинились десятком почти невидимых вспышек. Ни дыма, ни грохота мушкетного залпа — сухой, яростный треск, похожий на звук рвущегося полотна, слившийся в непрерывный гул. Внутри нашей коробки этот звук превратился в оглушительный лязг. Винтовки СМ-2 заговорили.
Сквозь триплекс я наблюдал, как первые ряды атакующих начали валиться, нелепо, будто споткнувшись на ровном месте. Лошади падали, кувыркаясь через голову, ломая ноги и шеи; всадники слетали с седел, пронзенные пулями, которых не было видно и слышно. Не пройдя и сотни шагов, атака захлебнулась. Передние ряды превратились в завал из конских и человеческих тел, в который врезались задние. Уцелевшие, ошарашенные, пытались развернуть коней, не понимая, откуда приходит смерть.
— Вперед, — сказал я Федьке.
«Бурлак» дернулся и медленно пополз прямо на них, на гору из тел и обломков пик. Резиноид с омерзительным хрустом начал перемалывать то, что еще мгновение назад было элитой польской армии.
Они пытались атаковать еще дважды. Собирали рассыпавшиеся эскадроны и снова бросались на нас, но каждый раз все повторялось с той же чудовищной, методичной неотвратимостью. Это было истребление. Внутри машины стояла вонь от пороховых газов и пота. Один из молодых гвардейцев, перезаряжая винтовку, вдруг согнулся, и его вырвало прямо на пол. Никто не обратил внимания. Они просто делали свою работу.
Пару раз в нашу броню попали ядра, но не причинили почти никакого вреда.
Несколько самых отчаянных гусар
