Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов
Но поздно. Рассредоточиться уже негде. За несколько минут, пока наши гвардейцы лихорадочно занимали позиции на броне, кольцо замкнулось. Сзади, отрезая путь к отступлению, встали плотные каре пехоты. С флангов нас брали в клещи драгуны. А впереди молчал город.
Ворота, которые должны были распахнуться нам навстречу, остались наглухо запертыми. На стенах засуетились люди, выкатывая на позиции орудия. Их темные жерла, как пустые глазницы черепов, неотвратимо поворачивались в нашу сторону.
Двенадцать стальных черепах в центре идеально подготовленного тира. Классический огневой мешок. Котел.
— Предательство, — прошептал Меншиков.
Глава 8
Команды прекратились, солдаты замерли, даже ветер затаился.
Мой взгляд метнулся к Петру. Он стоял на броне, вцепившись побелевшими костяшками пальцев в эфес палаша, а его лицо превратилось в серую, неподвижную маску. Он мрачно смотрел вперед, на лице застыло то, чего я не видел никогда прежде —незамутненное осознание абсолютного поражения. Осознание того, что его переиграли, как мальчишку.
И тут городские ворота со скрипом приоткрылись. Из них медленно выехал одинокий всадник с белым флагом в руке.
Тишина на равнине давила на уши. Трепещущий на ветру флаг парламентера казался единственным живым пятном в этом застывшем, враждебном мире. Спешившись, молодой польский шляхтич зачитал условия сдачи в плен. Его голос, усиленный морозным воздухом, был звонким и полным плохо скрываемого триумфа: безоговорочная капитуляция, сдача всего оружия, машин и казны. Император и его свита — в качестве почетных пленников до решения короля.
Лицо Государя пошло багровыми пятнами. Под кожей на виске забилась жилка в такт его сердцу. Он молча дослушал до конца, а потом медленно, очень медленно, повернулся ко мне. Его взгляд, казалось, мог прожечь дыру в броне.
— Орлов! — голос, тихий вначале, раскатился над полем, заставив вздрогнуть даже поляков. — Полк к бою! Пойдем на прорыв! Ляжем все, но утащим с собой в ад половину этой сволочи!
Василь, не раздумывая, выхватил палаш. Гвардейцы, услышав приказ, как один вскинули головы; на их обветренных лицах появилось злое, веселое оживление. Смерть в бою была для них понятнее и честнее унизительного плена. Меншиков, напротив, съежился, его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Катастрофа становилась неминуемой.
— Государь, стойте.
Я вышел вперед. Он вздрогнул. На мгновение я был уверен — ударит. Но я выдержал его взгляд. Ледяное спокойствие заливало вены. Сейчас или никогда.
— Это бойня, — сказал я так, чтобы слышал только он. — Мы в тире. Они нас просто расстреляют.
— Лучше сдохнуть, чем сдаться этим псам! — прошипел он.
— А я предлагаю не дохнуть и не сдаваться, — я убрал руку и повернулся к ошарашенному парламентеру. — Андрей Артамонович, будьте добры, переведите пану мои слова. В точности.
Матвеев, не потерявший самообладания, подошел ближе. Парламентер смотрел на меня с высокомерным недоумением. Проигнорировав его, я заговорил, глядя поверх его головы, туда, где на холме виднелся стяг гетмана.
— Его Императорское Величество, — начал я ровным голосом, делая паузы, чтобы Матвеев успевал переводить, — выслушал предложение пана гетмана. Оно недостойно воинов. Мы не торгуемся о своей чести.
Польский офицер надменно вскинул бровь.
— Однако, — продолжил я, — чтобы кровь христианская зря не лилась, предлагаем решить спор по-старому. Пусть Бог рассудит.
На лице поляка проступило откровенное изумление. Он ожидал чего угодно — угроз, мольбы, торга, — но не этого.
— Мы предлагаем поединок, — мой голос окреп. — Испытание доблести и веры.
Сделав шаг к головному «Бурлаку», я положил ладонь на покрытую изморозью броню.
— Я, барон Петр Смирнов, на одной из этих колесниц, — я обвел рукой нашу застывшую колонну, — выйду против лучшего полка, который пан гетман соизволит выставить против меня.
Парламентер смотрел на меня так, будто я предложил ему выпить море. Его рот приоткрылся, но не издал ни звука.
— Условия просты, — закончил я, и голос мой прозвучал как удар молота о наковальню. — Времени на суд — один час. Если за этот час ваши воины смогут остановить, сжечь или захватить мою машину — все Посольство, включая Государя Императора, немедленно сдается в плен на ваших условиях.
Я выдержал паузу. Император открыл рот, но будто одернул себя и демонстративно посмотрел на парламентера. Я продолжил:
— Если же моя машина за этот час уничтожит ваш полк или обратит его в бегство — ваша армия немедленно расступается и дает нам свободный проход до германской границы. Без преследования и козней. Слово чести русского Императора против слова чести польского гетмана.
Воцарилась абсолютная тишина. Предложение было безумным, неслыханным, ломающим все правила войны. За моей спиной изменилось лицо Петра, замерли гвардейцы.
Парламентер, не говоря ни слова, резко поклонился и, вскочив на коня, поскакал обратно к городу. Теперь оставалось только ждать, что перевесит в их головах — осторожность или спесь.
Едва парламентер скрылся за городскими воротами, лагерь захлестнул рев голосов.
— Измена! — взвизгнул Меншиков, подскочив ко мне, брызгая слюной. — Ты Государя предал, чернокнижник! На кон поставил! Да я тебя!..
— Молчать, Данилыч!
Голос Петра прозвучал так, что светлейший подавился воздухом. Подойдя ко мне, Государь долго и изучающе смотрел, словно пытаясь заглянуть в душу; лицо его не было хмурым. А потом в его глазах блеснул безумный азарт.
— Ай да Смирнов, ай да сукин сын! — он хлопнул меня по плечу так, что я едва устоял на ногах. — Это ж надо такое удумать! В их же гонор их носом ткнуть! Гениально! Делай, что задумал.
И тут же повернулся к застывшей свите:
— А вы, бояре, чего рты разинули? А ну за работу!
Замерший в ожидании лагерь взорвался в движении. Мы получили шанс. Один на миллион. И упускать его никто не собирался.
— Федька! Ко мне! — рявкнул я, мой ученик, стоявший с разинутым ртом, тут же подбежал. — Третий с головы. Он самый исправный. Готовь его.
Третий «Бурлак» медленно выехал из строя, превращаясь в центр этого муравейника. Вокруг него тут же закипела работа.
— Лобовую броню усилить! — диктовал я на ходу, а Нартов уже делал наброски мелом прямо на заиндевевшем металле. — Все, что есть из листового железа — на нос! На болты, намертво! Сделать отвалы, чтобы пики их ломало, а лошадей под себя подминало!
Механики, как демоны, набросились на машину. Завизжали ручные дрели, застучали молотки. Воздух наполнился
