Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
— Дорого́й мой Алкивиад Афанасьевич, что же Вы решили подарить мне? — говорил я, открывая позолоченный замочек ящика, — Бог ты мой, что это?
— Мой труд, которым я занимался более трёх лет, совместно с зятем, адъюнктом Петербургского университета и Степаном Барковым, частным механиком и резчиком. — приосанился глава Патентной палаты, — Мне очень по душе пришлась машина Лейбница[2], что обнаружена была среди диковин, а зять желал облегчить вычисления для дел мостостроительных.
Я стоял разинув рот, смотря на невероятно красиво выглядевший прибор с бронзовыми, латунными и позолоченными деталями.
— Что он может делать? — передо мной стояло нечто, напоминавшее мне какую-то машину из фантастических фильмов 30-х годов XX века, голос мой немного хрипел, в голове царил сумбур.
— Складывать, вычита́ть, умножать и делить, государь! Делает машина это весьма споро и точно, что, по моему мнению, станет полезным не только для зодчих, но и для расчётов доходов и расходов.
То есть, сейчас передо мной стоял арифмометр[3]! Настоящий арифмометр, подобный тем, которые я ещё вполне застал в своём детстве, те механические калькуляторы, что почти сто лет обеспечивали точные расчёты как в делах гражданских, так и военных. Для нынешних времён это будет настоящий суперкомпьютер! Вот Пискунов, вот удружил! Тихоня такой!
— Зять Ваш, Авраамий Алабин? Которого Карпов считает одним из лучших математиков и просит для него кафедру в будущем университете Столицы?
— Он, государь.
— А Барков, который из пруссаков? Что с Кулибиным не сошёлся? Часовых дел мастер?
— Да…
— Тогда, дорого́й мой, Алкивиад Афанасьевич, мне очень жаль…
— Государь? — испугался Пискунов.
— Мне очень жаль, что Вы, по всей видимости, не сможете дальше занимать Ваш пост, ибо это чудо потребует значительно большего внимания и забот, чем Вы сможете отдавать ему в часы вечернего отдыха! — продолжил я свою мысль.
— Чудо?
— Конечно, чудо, Алкивиад Афанасьевич! Ваш зять — большой авторитет, коли Алабин к созданию махины сей причастен, то она явно эффективна. Вы только представьте, насколько станет быстрее работа архитекторов, дорожных и горных инженеров, артиллеристов, казначеев! Да и математику ту же такой волшебный механизм продвинет значительно быстрее! Как Вы назвали своё творение?
— Счётная машина… — растерянно развёл руками Пискунов.
— «Алкивиад». Так и назовём. — усмехнулся я, — Зятю Вашему никак обществом по изготовлению «Алкивиадов» не заняться — от дел научных не уйти, Барков — часовым мастером он стал уж слишком популярным, тоже не отвлечься. Так что, только Вы, Алкивиад Афанасьевич! Готовы ли Вы?
— Я? Да никак не могу! Палата — дом мой! — взмолился уже немолодой чиновник и учёный.
— Тогда кто? Механизм этот весьма интересен, за ним я вижу большое будущее и оставлять его лишь в качестве игрушки я не готов.
— Но как же? — чуть не плакал Пискунов.
— Да просто. Фаддей Зотов на Палату станет — человек он способный, разумный, к тому же скоро с Вами породнится… Я не прав?
— Да, государь! Всё-то Вы знаете…
— Вы, Алкивиад Афанасьевич, со всеми механиками да математиками знакомы, работать над совершенствованием Вашей же машины Вам будет проще, да и искать покупателей на неё будет сподручнее. К тому же за границами нашими почти все учёные — Ваши знакомцы, и там, выходит, именно Вам будет нетрудно.
Сегодня же дам указание канцелярии, прожект общества они подготовят. Денег жалеть не велю! Думаю, что Вы, Алкивиад Афанасьевич, сможете добиться успеха!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Что же, Гавриил Романович, не жалеете, что согласились «ковыряться в мерзости, отрицавшей все принятые нормы и правила», подобно стольким уважаемым людям? — я внимательно посмотрел на своего собеседника.
— Я, государь, считаю, что никакая работа во благо государства нашего не может испачкать! — твёрдо отвечал мне Державин.
— Ваши намерения, Гавриил Романович, я вижу похвальными и достойными подражания! — кивнул я чиновнику и поэту, — Пусть смеются, но именно выводы Вашей комиссии видятся мне наиболее важными для определения многих и многих вещей, что уже в ближайшем будущем будут важнейшими, возможно, даже для всего мира. Итак, Франция мертва, как твердят в Европах?
— Отнюдь, государь! Смею утверждать, что всё не так и даже более чем! — словно перед эшафотом ронял слова Державин, я с прищуром смотрел на него, — Да, мы предполагаем, что Францию постигла катастрофа: потери населения исчисляются цифрами в несколько миллионов человек, хозяйство северной части государства разрушено полностью, экономика незатронутых напрямую военными действиями территорий упростилась почти до совершенного исчезновения промышленности, а земледелие начало приобретать черты натурального хозяйства. Торговые связи нарушаются многочисленными шайками татей. Мужское население республики стремится стать солдатами либо разбойниками или революционными чиновниками, что сейчас примерно одно и то же.
— И где же тогда несогласие с мнением Европы?
— Продолжу, государь? — Державин смотрел несколько испуганно и немного исподлобья, но в глазах его горело упрямство, я кивнул — Карно чрезвычайно умён и очень боек. Вся деятельность Первого консула направлена на улучшение положения в сельском хозяйстве, восстановление промышленности и торговли, пусть непрекращающаяся война не даёт ему делать это очень быстро.
Следует признать, что энергичные действия правительства позволили ликвидировать крупные очаги войны внутренней, особенно необходимо отметить разгром восстания на Западе. Внимание Европы же рассеяно, и ими принимаются за серьёзные волнения небольшие вступления в провинциях вдали от Парижа, многие из которых к тому же не имеют вовсе монархического характера, а вызваны исключительно недовольством потерявших прежние источники дохода людей. Ну и в тати французы идут сейчас весьма охотно, ища возможности прокормить свои семьи.
Карно это видит и со всем тщанием твёрдой рукой наводит порядок в государстве. Ему, очевидно, мешает нехватка ресурсов, которую Франция компенсирует обширными закупками почти всего в России и у начинавших лезть в мировую торговлю Соединённых штатов. Однако, оплата таких поставок идёт пока в большей степени за счёт масштабных конфискаций, что совсем не нравится населению.
— То есть, всё же проблем у Франции много? — как бы подбадривал я своего помощника.
— Да, налицо просто бедственное обрушение доходов бывшего королевства от внешней торговли и потери
