Олег Измеров - Дети Империи
В это время отворилась дверь, и в комнату зашли Вадим и Джейн. Виктор поспешил заматывать трубку чертежей обратно в газету.
— Извините, — произнес он смущенно. — Думал, в этом номере статья про космонавтов напечатана. Ошибся.
— Вы тоже следите за подготовкой космической экспедиции? — обрадовалась Джейн. — Знаете, многие очень переживают за наших, и я тоже. Вы же помните, у Фон Брауна погибло три человека?
— Ну да, — согласился Виктор, хотя, конечно, не помнил.
— Ну вот, а после этого фюрер запретил полеты арийцев, а неарийцев он не отправляет, потому что не хочет, чтобы они были первыми в космосе. Очень хотелось бы, чтобы наши слетали на орбиту и вернулись живыми. А то ишь ты, Геббельс-то как расхвастался в пятьдесят четвертом! Германия, видите ли, дорогу в космос открыла запуском спутника! А что у них был за спутник, вот вы скажите, что? Обычный радиомаяк. А у нас первого января "Зенит-1" запустили, так он отснял из космоса все секретные объекты Германии и приземлился в заданном районе. Помните, публиковали?
Виктор закивал головой.
— Там все-все видно. Фюрер же вообще тогда чуть с ума не сошел! По телевидению выступал, галстук от злости грызть начал! Прямо в эфир попало!
— Я слышал, он и ковры грызет. — вставил Виктор с плохо скрываемой радостью. — Когда злится.
— Вот я и говорю — что такое радиомаяк? Японцы еще в сорок шестом камень на орбиту запустили?
— Какой камень?.. Что-то я уже забыл.
— Ну, взрыв сделали огромный в горах Тибета, так у них камень на орбиту улетел. Неужели не помните?
— Ну так что же тут помнить. От камня какая польза?
— Вот видите! Лишь бы только чем-то отметиться. А когда человек сам увидит, какая наша Земля из космоса, тогда это и будет дорога в космос!
— Она из космоса голубая. Как небо. Голубые материки, голубые облака, голубые океаны. А на ночной стороне огни городов как рассыпанный жемчуг, — Виктор увидел, как у Жени-Джейн округляются глаза, и поспешил добавить: — Ученые так считают.
— Вы просто поэт… Ну и кому же первому увидеть-то красоту эту, как не нашим?
— Надеюсь, не американцам.
— Шутите! У американцев же авиационное лобби забрало все средства на строительство дальних бомбардировщиков, стратосферных разведчиков и крылатых ракет. Они только к шестидесятому году спутник хотят вывести.
— Так, конечно, не сейчас. Они, например, на Луну захотят полететь первыми. Нация-то амбициозная.
— Ну уж фигушки, — откликнулся до этого молчавший Вадим. — Луну мы им точно не отдадим. Королев, кстати, у самого фон Брауна когда-то работал по обмену опытом. Сейчас об этом, конечно, не пишут, а было такое. В конце сороковых, пока отношения не испортились. Ну вы же это лучше меня должны помнить…
Эх, подумал Виктор, сейчас самый бы момент расспросить, чего там было в конце сороковых, а заодно и в начале. Как вот только им объяснить, как это возможно, что я, вроде по годам живший в это время, его не помню? Проспал летаргическим сном двадцать лет? И поэтому революцию, гражданскую, нэп, коллективизацию-индустриализацию, голод тридцатых и прочее помню весьма смутно, а после вообще ничего не видел? А в пятьдесят восьмом сбежал из больницы в стибренной у главврача китайской куртке пошива двадцать первого века? "М-да", сказал себе Виктор. "Таланта Штирлица у тебя явно нет. Лучше меньше спрашивать, а не то засыплешься…"
— Ну, с нашим народом не только Луну не отдадим, но и до Марса и Венеры доберемся. Не зря же в песне поется — и на Марсе будут яблони цвести…
— А чего за песня? Не слышал… Новая, что ли?
"Блин, ну вот как наши разведчики в фильмах умеют за своим базаром следить? Тут над каждым словом думать надо. Песня-то в начале шестидесятых появилась".
— Да это такая туристская песня, старая. Наверное, после "Аэлиты" Толстого появилась. Рояля в кустах тут у вас не наблюдается, что бы напеть?
— Рояля нет, а вот гитара, пожалуй, найдется… — Вадим порылся в антресолях над встроенным шкафом и извлек откуда-то из глубины небольшую семиструнку.
— В джазе на гитаре играете?
— Это я играю. — Женя взяла инструмент, попробовала, подкрутила колки. — Попробую подобрать. Вадим, а ты сразу слова записывай.
— Песня такая задумчивая, звездно- лирическая…
Жить и верить- это замечательно,Перед нами небывалые пути,Утверждают космонавты и мечтатели,Что на Марсе будут яблони цвести…
— Слушайте, да вы у нас просто кладезь неизвестных песен, — сказала Женя, когда отзвучал последний куплет. — Где вы их только берете? Или сами пишете, но стесняетесь сказать?
— Нет, такого таланта у меня нет. А вот в народе у нас столько талантов пробудилось… Время видимо, такое, быстро меняется…
"А что, если под этим соусом у них про газету спросить?"
— Вот, возьмем, к примеру, до революции. — Виктор не решился брать более поздние времена. — В газетах на первой странице о чем тогда писали? В первую очередь, как бы современным языком сказать, о государственном руководстве, о политических лидерах, о курсе партии — кадетской, например, о хозяйственных важных работниках, бизнес-элите, то есть… А сейчас — о рабочих, инженерах, а кто там наверху начальник, из газеты и не увидишь.
— Ну так товарищ Берия же сказал — народ должен знать свое руководство не по портретам, речам и статьям, а по делам, по результату. Поэтому наши газеты — рупор трудящихся масс…
— Ну так и я о чем? Теперь-то жизнь лицом к труженикам, талантам обратилась, оттого они у нас и растут, и песни появляются. Что же тут удивительного?
— Слушайте, товарищи мужчины, — вмешалась Джейн. — Сейчас вы в философские споры ударитесь, а давайте-ка чаю заварим. Вы вообще чайник моете или меня ждете?
— Ждем. — признался Вадим. — "Хорошо, когда с тобой товарищи — всю вселенную проехать и пройти.."
— Ладно уж. — Джейн слегка толкнула Вадима по затылку и удалилась в сторону кухни.
— Так. А булки-то у нас…
— Погодите-ка, — ответил Виктор, вытаскивая бумажный пакет из тумбочки. — Чай-сахар ваш, сушки мои.
"Однако, радикально решили вопрос с проблемой использования в сортирах газет с портретами вождей. Заодно и с теми, кто по этому поводу стучал. Исключение только для глянцевых, они для санитарно-гигиенических нужд неудобны… А на завоевание космоса, стало быть, претендуют четыре державы. Германия, она же рейх, СССР, Америка и Япония, с которой была не так давно война…"
17. Производственный роман.
В субботнее утро Виктор уже не ходил на вокзал, а сделал вместе со своей комнатой утреннюю зарядку. Дикторша вела ее по радио непринужденно, с веселыми шутками и попутными советами, как достичь стройности фигуры, меняла нагрузки для разных возрастных групп. Вместо пианиста джазовый квартет играл ритмичные танцевальные мелодии, в основном 20-30-х. Прямо как аэробика. Виктор обратил внимание, что музыка звучала в общаге даже в умывальной, только, видимо, здесь трансляцию включали только по утрам для создания настроения. Утро на 50 тактов в минуту. Кстати, а ведь, несмотря на спартанские условия общаги, к утру полный релакс. Какое-то давно забытое чувство подъема, легкости, отсутствия напрягов, будто на летней турбазе. Может, записаться в кружок линди-хопа? Говорят, его можно танцевать под разную музыку, как шейк или диско…
В школу напротив общежития спешила толпа ребятни, и над входом специально для нее включал прожектор — чтобы никто случайно не попал под машину. Впрочем, машин на улице Пешкова (б. 50-летия Октября в версии истории Виктора) и не было. Только на углу мирно стояла на обочине "летающая тарелка", как Виктор называл про себя мини-машинки с плексигласовыми фонарями, одна из которых попалась ему в первый же день. Громкоговоритель над входом бодро исполнял вариацию на тему "O Sole Mio" в ритме рок-н-ролла. "Римейк" — подумал Виктор, и, войдя, привычно показал вахтерше с наганом свой пропуск. Суббота — день короткий…
— Виктор Сергеевич! — окликнул его в коридоре доцент Тарасов. — Волжанов приехал, сейчас к нему сразу идем.
— А по какому вопросу?
— Не говорили. Вообще в Москве кипели страсти.
Они подошли к обитой клеенкой двери завкафедры. Дверь открылось, из нее появилась Зина с бумагами.
— У себя. Заходите. — и поспешила по коридору.
"Интересно, что за страсти, и почему кипели. Вообще неудачный момент, можно под горячую руку попасть. Скажет чего-нибудь вроде "кого вы тут без меня с улицы понабрали"… Ладно, сейчас все и увидим. Чему бывать… Как его зовут-то? Вроде, Семен Игнатьевич."
Волжанов оказался крупным мужчиной лет сорока пяти, с густым низким голосом, совсем не похожий на профессора.
— Проходите! — пробасил он от стола, и, шагнув навстречу, пожал руки обоим. — Это вы, значит, Еремин? Собирайте вещи, во вторник вместе едете в Харьков. Будете докладывать заводчанам вариант с поводковым карданом. Что вы так растерянно смотрите? Идею вы дали? Про десять-пятнадцать допустимый процент деформации вы рассказывали? И про краевой износ втулок? Вам и пробивать наш вариант. Или вы сами в нем не уверены?
