Виктор Тюрин - У каждого своя война
– Дева Мария!! Заступница наша!!– это был голос молодого рыцаря, Анри де Монтиньяка. – Грязные твари!! Гореть вам в аду!!
Его проклятья и угрозы подхватило еще несколько голосов, но, судя по тому, как глухо они прозвучали, крики раздавались из-под закрытых забрал. Я тут же прокричал клич – девиз англичан:
– Святой Георгий!!
– Тут англичане!! Рубите этих крыс!! – раздались в ответ крики.
– Святой Георгий!! – подхватил мой крик Джеффри и лучники.
Отбив щитом удар дубины, срубил наконечник копья, сделанный из косы, а затем сделал то же самое с головой ее хозяина. Отступил на полшага, чтобы получить пространство для следующего удара, как понял, что ряды нападавших смешались с отходящей назад толпой. Возникшая давка привела к заминке, а затем к растерянности большей части атакующих нас мятежников. Не зная, что им делать: отступать с толпой или продолжать атаковать, они повели себя словно стадо, потерявшее вожака. Сбившись в кучу, они с минуту крутили головами в разные стороны, а затем вдруг резко отхлынули. С трудом переводя дыхание, замер с занесенным над головой мечом, готовый снова сражаться, как увидел в проеме поредевшей толпы, медленно двигающийся по направлению к нам, маленький отряд рыцарей. По его краям шли два рыцаря в полном боевом доспехе. Теперь мне стало понятно, почему они пошли на такой рискованный шаг. Я попытался быстро проанализировать ситуацию с учетом подходившей к нам помощи.
«Можно присоединиться к рыцарям и попробовать пробиться к воротам. Шанс есть, но тогда придется пожертвовать китайцами и лучниками. Гм! Тогда башня! Она дает шанс для всех! Решено!».
Бросил быстрый взгляд на заслон из крестьян, перекрывавших дорогу к башне.
– Парни, разгоните их! – и я ткнул мечом в сторону башни.
Прекрасно понимая, что их жизни висят на волоске, стрелки тут же выполнили мою команду. Выдержав минуту, после чего дико заорав, я кинулся вперед. За мною крича, бежал Джеффри. Еще на бегу со мной что-то случилось, освободив наружу исступленную ярость того Томаса Фовэршэма. Забывшись в неистовом бешенстве, я рубил, колол, бил, шевелящуюся передо мной, грязную, вонючую массу. Наша безумная атака сумела на некоторое время парализовать крестьян, а когда те опомнились, к башне пробились рыцари. Все же, несмотря на успешность нашего маневра, я потерял одного из лучников.
Озверевшая толпа, бросалась на нас, раз за разом, пытаясь проломить стальную завесу из наших клинков, но каждый раз откатывались назад, оставив после себя все новые и новые трупы. Мозг отключился, предоставив опыту и боевым рефлексам бороться за жизнь. Понимание окружающего мира вернулось, когда я услышал за своей спиной тихий голос:
– Дверь башни открыта.
Эти негромкие слова воодушевили меня, придав новые силы. И не мне одному. Радостные крики, вырвавшиеся из наших глоток, пусть недружные и хриплые, тут же сказались на бунтовщиках неожиданным образом. Толпа, услышав в наших голосах ликование, замолчала и замерла в настороженном недоумении, но это длилось только до той секунды, как в темном проеме вдруг неожиданно открывшейся двери исчез первый человек. Черный яд ненависти ко всему миру, отравивший их сердца, окончательно сделал их похожими на демонов, вырвавшихся из ада. Черные провалы ртов, усеянные пеньками сгнивших зубов; безумные глаза; нелепые, судорожные движения из-за невероятной скученности; дикие пронзительные вопли…
В этот переломный момент, страх, до этого сидевший на поводке, вырвался наружу. Все то, что я принес из двадцать первого века, дрогнуло перед дикой, неукротимой силой четырнадцатого века. Еще чуть-чуть и я бы стал перед выбором: бежать или сражаться. Впрочем, я даже не успел осознать свою трусость, как пришлось щитом парировать удар самодельного копья, а через мгновение мой меч рассек грудную клетку первого, бросившегося на меня, крестьянина. И снова, в каком-то забытье, я рубил и колол ненавистного врага, исступленно пытавшегося добраться до меня. Мятежники, как стая крыс, пытались вцепиться в нас, одержимые одним только желанием – повалить, вцепиться в горло, убить. Так погиб богемский рыцарь. Он был без шлема, только поэтому я его узнал. Он не успел достаточно быстро выдернуть меч из тела, как был схвачен за руку, и вдернут в озверевшую толпу крестьян. Еще несколько минут мы слышали его дикие, нечеловеческие крики. Во время этой атаки помимо рыцаря из Богемии, погиб оруженосец графа де Монтиньяка. Именно он открыл дверь в башню и попытался ее закрыть, как только мы оказались внутри. Его смерть и давка у дверей, которую создала тупая и слепая в своем бешенстве стая хищных животных, подарила нам минуту, чтобы дать возможность подняться вверх по лестнице и занять оборону.
Дикие крики и топот ног, ворвавшейся в башню толпы, казалось, заполнили ее до основания, а еще спустя несколько мгновений, из-за поворота винтовой лестницы вырвались наши враги. Увидев нас, они замерли на миг, но уже в следующую секунду, в яростном порыве, хлынули вверх по лестнице. Над нашими головами дважды засвистел разрываемый стрелами воздух, а следом вторя им, загудели шмелями тяжелые арбалетные болты. Первая стрела, ударив в глаз худого верзилу с шишковатой дубиной в руке, отбросила его назад на своих собратьев. Следом рухнул, хрипя, с пробитым стрелой горлом, второй крестьянин, размахивавший заточенным обломком меча. Болты бросили под ноги толпе еще двух или трех мятежников. Стоны и хрипы раненых и умирающих смешались с проклятьями и криками злобы. Передние ряды бунтовщиков дернулись назад, но сзади напирали, и тем ничего не оставалось, как броситься на наши клинки. Мечи разили, прокалывали и разрубали, но остановить многоголовую гидру, которая с сумасшедшим упорством вновь и вновь бросалась вперед, мы так и не смогли. Не выдержав напора, начали отходить, осторожно и медленно, нащупывая ногами каждый сантиметр следующей ступеньки. Мир исчез, сузившись до пределов винтовой лестницы, хриплого дыхания молодого Анри, стоящего рядом со мной, рева наседающей толпы, звона стали и горящих от бешенства и злобы глаз. Силы таяли, а напряжение и усталость росли с каждой секундой, сковывая мышцы и разум. И тут над нашими головами раздался громкий и звонкий от напряжения крик Лю:
– Господин, прижмитесь к стене!! И вы, сэр рыцарь!! Пригнитесь!!
Я ткнул мечом в лицо мятежника, замахнувшегося на меня дубиной и под его дикий визг, отшатнулся к стене, а затем насколько мне позволяли доспехи, согнулся, укрывшись за щитом. Не знаю, почему я поступил так опрометчиво, даже не попытавшись понять, в чем дело, но только успел согнуться, как в грудь визжавшего на одной ноте крестьянина, ударил горящий факел. Сбив того с ног, отскочил и упал на груду трупов. За первым факелом в растерявшуюся толпу упал второй, за ним третий, четвертый… Огонь хватал за одежду, волосы, лизал тела и выжигал глаза. Тут скученность сделала свое дело. Сначала один крестьянин превратился в живой факел, за ним упал и стал кататься другой, пытаясь сбить огонь. Две попытки отбросить факелы в нашу сторону закончились тем, что те отлетели от наших щитов и упали обратно под ноги бунтовщикам. Попытки затушить огонь, мало что давали из-за тесноты и напиравшей сзади толпы. Воспользовавшись замешательством, мы с Анри, наконец, смогли быстро отступить назад, не ожидая удара в спину. Завернули за очередной лестничный поворот и… неожиданно оказались на первой площадке башни. Я даже не успел оглядеться толком, как тут кто-то закричал:
– В стороны!!
Даже не разум, а инстинкт отбросил меня в сторону и сразу воздух наполнился гудением стрел и жужжанием толстых арбалетных болтов. Первые ряды мятежники, рванувшиеся вслед за нами, сразу оказались скошенными смертоносными снарядами.
– Прекратить стрельбу!!
Отдав приказ, граф де Монтиньяк, вместе со своим оруженосцем и Джеффри бросились на крестьян, топчущихся перед баррикадой из трупов своих собратьев. Узкий проем арки, куча трупов под ногами и острая сталь, несущая неотвратимую смерть, заставили мятежников заколебаться. Их сомнение и нерешительность, словно придали мне сил. Взревев, что было сил, я ринулся на этих бешеных тварей, которые хотели меня убить. Хрипы в легких и тяжесть в мышцах как-то сами по себе исчезли, смытые приливом разлившейся во мне новой силы. Я убивал, ничего не видя и не слыша вокруг себя, разрубал черепа и грудные клетки животных, которых сейчас ненавидел, как никого еще в своей жизни. Не видел, как стремительно мелькали в свете факелов мечи французских рыцарей, как с бешенством берсеркера сражался оруженосец барона де Кленсо, единственный оставшийся в живых из его людей.
Охватившая всех нас бешеная исступленная ярость в какой-то миг уравняла наши силы с мятежниками. Толпа это поняла и дрогнула. Злоба и ярость крестьян, державшаяся за счет их многочисленности, оставив каждого из них наедине со смертью, снова сделала их трусливыми, подлыми и жалкими тварями, превратив в стадо, ведомое животными инстинктами и толкаемое к бегству паническим страхом. Вдобавок к этому в скопление завывавших от страха безумцев, чьи остатки разума съел ужас, с новой силой врезались наши с молодым Анри мечи, неся смерть. Толпа не выдержав, отступила, а затем, оставляя за собой заваленную мертвецами лестницу, покатилась вниз, скользя по крови и спотыкаясь о трупы собратьев.
