Виктор Тюрин - У каждого своя война
«Устал, урод, – мысленно прокомментировал я его передышку и уже собрался отойти от окна, как тот вдруг заорал: – Бездельники!! Бочки для вина!! А ну живее тащите сюда свои задницы!!
На его крик прибежало трое солдат. Двое из них пинками заставили подняться избитых крестьян, после чего поволокли их куда-то, а остальные крестьяне с телегами под надзором третьего стражника отправились на разгрузку. Сцена расправы снова напомнила мне о гнилой соломе на крышах крестьянских домов и голодных взглядах детей, затем мысли сами собой съехали на схватку с отрядом восставших крестьян.
«Эти безумные голодные глаза. Брр! Не хотелось бы мне снова пережить нечто подобное. Ох, не хотелось!».
Отойдя от окна, несколько минут разглядывал спальню. Чем заняться? Лечь? С минуту колебался, но потом все же лег на кровать, поверх одеяла. «Засну, так засну».
Разбудил меня слуга, посланный за мной. Он же проводил меня в кабинет хозяина замка, после чего тот целый час показывал свои владения: хвастался то лошадьми, то собаками, пока не наступило время идти к столу. Праздничный ужин был не в пример пышнее обеда.
Мой рассказ пошел, как говориться: «на ура!». Потом были опять вопросы. Причем большая часть их касалось богатств, которые достались мне в качестве добычи. Как оказалось, о сокровищах Живодера в народе ходили разные истории. Среди них, был также слух о его налете на королевский обоз с золотом. «Сундук с золотом, говорите… А я-то гадал…».
Когда эта тема исчерпалась, разговор снова вернулся к «схватке двадцати». Теперь все наперебой сетовали на то, что им не удалось участвовать в ней. Потом снова ели и пили. В пьянке я не участвовал, а только делал вид, что поддерживаю компанию. Еще днем я выдал им сказку о взятом мною обете умеренности в еде и питье, поэтому никто не возмущался тем, что я пренебрегаю компанией. Впрочем, мало пил и граф де Монтиньяк, у которого, я оказался прав, были нелады с желудком. Его умеренность сказалась и на его племяннике, который старался во всем походить на дядюшку.
Когда наступила полночь, я вежливо намекнул на дальнюю дорогу и распрощался с хозяином и его гостями, но на половине дороге понял, что спать не хочу, так как выспался днем, после чего свернул в сторону крепкого деревянного сарая, где расположили моих людей. После недолгого разговора я был готов идти спать, как дверь слегка приоткрылась, и в помещение скользнул Чжан. Его отсутствие и поздний приход меня не насторожил, так как я сам разрешил ему провести тренировку ночью, чтобы не смущать умы здешних людей, но сейчас он не просто вошел, а почти крался. А когда все увидели, как тот тщательно и осторожно закрывает дверь, в бараке наступила мертвая тишина. Не успели негромко прозвучать несколько фраз, как тут же был получен перевод от Лю:
– Господин, мой брат говорит, что в замке затевается что-то нехорошее. Чужие люди. Их много.
Бросил взгляд вокруг себя. Суровые лица и напряженные взгляды, которые сейчас скрестились на мне, в ожидании решения. Мысли замелькали, собираясь и рассыпаясь, как стеклышки в калейдоскопе: «Ловушка? Неужели барон?! Так ничего же… Нет! Ничего не понимаю!».
– Чжан, попробуй узнать, что к чему. Быстро и тихо. Остальным приготовить доспехи и оружие. Джеффри, мой меч у тебя?
– Да, господин. Кольчугу будете сейчас одевать? На секунду задумался, потом сказал:
– Да. Пока мы вооружались, в дверь барака, чуть ли не змеей, проскользнул Чжан:
– Вооруженные крестьяне захватили замок!
У меня внутри все похолодело: это был самый худший вариант событий, который только можно было предположить.
– Запереть дверь. Погасить свечи. Всем затаиться.
Только успел так сказать, как в напряженной тишине мы услышали истошный вопль:
– На нас напали!! Враг…!!
В следующую секунду крик был заглушен ликующим ревом множества глоток. Тишины больше не было. Ее порвал, истоптал и уничтожил многоголосый дикий вой торжества, собравший в себя воедино крики, вопли и проклятия обезумевших, как от радости, так и от дикой злобы крестьян. Для меня их рев звучал так, словно это рвали глотки сотни демонов, вырвавшиеся из ада и теперь добравшиеся до людских душ. Спустя несколько минут рев стал дробиться на отдельные многоголосия, несшиеся теперь с различных сторон. «Восставшие растекаются по замку. О, господи!».
Давно я не испытывал такого чувства беспомощности, как сейчас. Наверно, подобное чувствует зверь, попадая в яму, вырытую охотниками. Мне хотелось что-то делать, лишь бы не ждать. Подобное ожидание и так испытание хуже некуда, а тут еще снаружи стали доноситься предсмертные крики людей, полные ужаса и боли. А еще спустя время дверь нашего барака затряслась под ударами, но уже спустя несколько минут удары прекратились. Было, похоже, что мятежники побежали дальше, привлеченные торжествующими криками своих товарищей, уже добравшихся до подвалов и кладовых. Но то, что на данный момент опасность миновала, ничего не меняло, тревога и напряжение не только не исчезли вместе с ней, но и продолжали стремительно расти, путая мысли и заставляя дрожать руки.
«Возьми себя в руки, идиот! Думай! Рассуждай! Наш барак рядом с башней, если проникнуть в нее, то есть шанс отбиться, а там… Гм! А может лучше в ворота и ходу! Ведь недалеко, но как среди этих уродов пробиться? Судя по крикам, их сейчас там, как крыс в подвале мясокомбината! Но здесь сидеть тоже не дело! Взломают дверь! Или еще хуже – подожгут! Хорошо. Остановимся на башне. До нее метров двадцать по прямой! Пробьемся к ней… А дверь? Если открыта – хорошо. А если закрыта,… там нас всех и положат! Дьявол! Может все-таки ворота? Но они намного дальше. На что решиться?!».
Крики и вопли повстанцев, словно шум накатывающихся волн, то усиливались, то затихали, отвлекая и сбивая меня с мыслей. «Так что? В башню?! Ну! Решай!».
Я так и не успел на что-то решиться, как дверь барака затряслась от ударов сразу нескольких топоров.
«Никогда бы не подумал, что стук топоров станет отсчетом последних минут моей жизни, – мысль была такой отстраненной, такой спокойной, что я понял: готов к схватке! Огонь ярости вспыхнул и погас, но перед этим выжег и обратил в пепел все мои сомнения и волнения, оставив только холодную отрешенность и готовность убить любого, кто станет у меня на пути!
Куски тяжелых досок звонко откалывались под сильными ударами. Появилась первая щель, сквозь которую можно было видеть мелькавший огонь пылающих факелов. За ней вторая, третья… Новый удар и изрубленная доска раскололась пополам. Под острыми лезвиями дерево крошилось и трещало. Еще удар… Пальцы до боли сжали рукоять меча, а взгляд прикипел к куску доски, который сейчас должен отлететь.
«Все! Сейчас… – не успел я додумать мысль, как наступила тишина. Нет, не всеобщая тишина, так как из-за двери продолжали нестись крики людей, раздавался треск горящего дерева, звон металла.
«Почему перестали рубить дверь?! Дьявол! Неужели… они собрались сжечь нас?!».
Эта мысль прямо толкнула меня к двери, несмотря на еле слышное предостережение Джеффри. Приник к щели. Вначале я ничего не мог увидеть, кроме метавшихся теней, огней факелов и тусклых отблесков на оружии. Только когда глаза приноровились к бессмысленному, на первый взгляд, мельтешению фигур и огней, я понял, что беспорядочная толпа повстанцев подается в стороны, очищая центр замкового двора. Но почему?! Как вдруг лязг доспехов и звон оружия, смешались с криками боли и стонами умирающих. Схватка. Но с кем?! Неужели… Мою догадку подтвердил крик – девиз:
– Монтиньяк!!
Я еще только осознал, что происходит, как крестьяне, загораживающие мне обзор, вдруг подались в сторону, я смог увидеть скользящие блики от огня на рыцарских латах и мечах. «Наш шанс!».
Отодвинув засов, я распахнул дверь и выбежал во двор. Несколько близко стоящих к нашему бараку крестьян услышав шум, обернулись, но это было последнее, что они сделали в своей жизни. Толпа не сразу поняла что происходит, и начала разбегаться в разные стороны, только когда на камнях двора распростерлось четыре неподвижных тела. Еще несколько мертвецов валялись несколько левее меня – там поработал меч Джеффри. Наш напор, как и наше появление, оказались настолько неожиданными и стремительными, что повстанцы в какой-то оторопи стали отступать, даже не пытаясь оказывать нам сопротивление. Их растерянность выросла еще больше, когда в воздухе засвистели английские стрелы. Растерявшиеся крестьяне еще отступали, усеивая телами двор, как воздух наполнился свистом. На таком расстоянии боевая стрела легко прошивала за раз по нескольку тел. Хрипы умирающих и стоны раненых наполнили воздух, но крестьян скопилось в замке слишком много и в своем единении они черпали силу и мужество. Опомнившись, они бросились на нас словно звери – босые, завернутые в драные лохмотья, худые и заросшие; их свирепые, озверевшие лица и ввалившиеся глаза выражали такую лютую ненависть, что я чувствовал ее на физическом уровне, каждой клеточкой своей кожи. Теперь пришла наша пора отступать. Единственной преградой между нами были клинки. Крестьяне бросались на нас, словно одержимые. Не имея нормального оружия, они пытались бить нас палками, достать топорами или ножами, а то и ткнуть самодельным копьем. Их отчаянному исступлению мы противопоставили дикую ярость. Не знаю, как долго могло продолжаться наше противостояние, как вдруг атакующие нас крестьяне резко ослабили напор, после чего толпа стала дробиться. Одни отступили, а другие и вовсе заметались в панике по двору. Догадаться в чем дело было нетрудно по лязгу оружия и доспехов, а главное, по громовому крику, раздавшемуся недалеко от нас.
