Санька-умник 2 - Сергей Анатольевич Куковякин
Глава 3
Глава 3 Внезапное изменение места службы
— Здесь остаешься.
Честно сказать, это для меня было совсем неожиданно.
— Товарищ военврач…
Сидящий напротив меня за столом хмуро свёл брови.
Тьфу ты! Сорок третий год вон уже сколько месяцев отсчитал, давно мы не военврачи и военфельдшера, а всё по-старому прорывается! И, в разговоре, и даже в казенных бумагах так до сих пор иногда пишем.
С января этого года новые звания для военно-медицинского состава Красной Армии ввели, а у нас всё они никак не приживутся.
— Товарищ майор медицинской службы! — исправился я.
— Что, Котов?
— А, батальон?
— Что, батальон?
— Ну…
— Без ну. Не пропадут там без тебя. Сказано же — незаменимых людей у нас нет.
Хороший командир, если уж ему толковый подчиненный попал, никогда его никому не отдаст. Горло за него перегрызет. При себе держать будет.
Ну, про горло, это я — образно, но так оно и есть.
Первоклассные руководители окружают себя первоклассными исполнителями. Это я ещё из своей прошлой жизни помню.
— Есть кому в твоём танковом батальоне медицинскую помощь оказывать, а ты — у меня в медсанбате больше нужен. Понял?
— Понял… — я совсем не по-военному отвечаю майору.
— Будешь здесь у меня, Саша, в сортировочно-эвакуационном отделении служить. Я уже всё решил где надо.
Майор глаза вверх поднял. Намекнул, где он про меня вопрос решал.
Во как! Впрочем, ничего удивительного. Наш майор что угодно и с кем угодно решит. Умеет это он делать. Кстати, это хорошее качество для руководителя.
— Готовься на погонах дырки вертеть, — подсластил майор пилюлю.
Даже так! Дела… Мотивирует он меня…
Вот так в медсанбате я и остался, не вернулся обратно в танковый батальон. А там ведь я не только оказанием медицинской помощи занимался, параллельно понемногу и танковый камуфляж до ума доводил.
Правда, больше пока в теории. До практического применения мои изыскания редко доходили. Почему? Не до того было. Своих дел хватало.
Надо сказать, что новая окраска боевых машин самим танкистам нравилась.
— Реже подбивать нас стали. Меньше горим.
Именно так отвечали мне в батальоне на мои осторожные расспросы. Спрашивал я как бы между делом, походя, стараясь не привлекать к своим расспросам лишнего внимания.
— Сейчас и четверть часа, а кому и дольше, в наступлении часто получается повоевать… Ну, это после того, как по-новому на заводах танки стали красить.
Сколько?
Четверть часа?
Часто?
А, раньше как было⁈
Оказывается, по-разному. В обороне — дольше, а при наступлении… бывало и несколько секунд танк жил. Ну, и те, кто в нем.
— Кто-то и через минуту уже горит, а кого-то и не на один бой хватает…
Высчитать среднее время жизни танка на поле боя с новой и старой раскраской у меня не было возможности. Подобные вопросы сразу бы привлекли ко мне внимание. Однако, главное мне узнать получилось — сберегали крылья бабочек на броне и людские жизни, и технику. Она, конечно, неуязвимой и невидимой не становилась, но жила на поле боя дольше.
— Тут, главное, лениться не нужно. Каждый раз, как получится, под место действий танк надо перекрашивать… Берёшь метлу и приступаешь…
Метлу?
Оказалось — метлу.
Кистей на всех не напасешься…
Так-то кисти выдавали, но они, то — куда-то невозвратно девались, то — были, но такие засохшие… Легче метелку сделать и ею танк обработать.
Докрашивали и перекрашивали машины в танковом батальоне часто. Строгий приказ с самого верху на это был, а его полагается неукоснительно исполнять. Экономика войны — наука не выдуманная от безделья, а реальная. Даже сто раз танк покрасить гораздо дешевле, чем новый на заводе произвести. Или — подбитый отремонтировать.
Вот и красили…
«Маляры». Так танкистов сейчас шутливо и называли.
Нет, они понимали, что занятие, это нужное, но… каждому хочется лишние пол часика поспать. Поэтому, когда я в таком деле им помочь вызывался, отказа мне не было.
Такое случалось нечасто — у фельдшера на фронте дел по самое горлышко.
Вот тогда я и доводил до ума камуфляж танка. Тут — делом немного инструкцию по покраске поправлю, там — пару лишних мазков нанесу.
Стали замечать мужики в батальоне, что те танки, которые помогал им медицинский лейтенант камуфлировать, дольше других воюют. Поверье даже возникло, что меня на покраску надо приглашать.
Я не отказывался. Причин на это не видел. Как бы прикрылся суеверием танкистов.
Да, суеверием. На войне, чтобы выжить, за любую соломинку, даже мистическую, хватаешься. На фронте неверующих нет. Тут же, результат был, что говорится — налицо. Мазнет кистью лейтенант из медвзвода танк, а он как заговоренный становится.
Меня даже новые танки с завода, или прибывающие с ремонта, «освящать» приглашать начали.
Командир батальона, член партии, даже на это глаза закрывал.
— Только — никому ни слова. — и кулак ротному показывал. — Чтобы наверху не знали! Могила!
Сейчас, в медсанбате, братишкам я уже не смогу помогать. Однако, ещё новая интересная мысль про камуфляж у меня в голове вертелась. Надо её было только хорошо додумать и проверить на практике, но кажется — это у меня получится.
Глава 4
Глава 4 Моя война
Мне повезло — в сорок третьем, сорок четвертом и в начале сорок пятого никаких подвигов я не совершил.
Работал и работал в сортировочно-эвакуационном отделении медсанбата.
Много. Тяжело. До одури.
День за днем. Неделю за неделей. Месяц за месяцем…
Такой уж я гражданский человек — не служил, а работал.
Подвиг… Тут ведь как посмотреть. Подвиги чаще случаются, когда что-то не до конца правильно спланировано, обеспечено, не как задумывалось исполнено… Тогда и возникает случай для подвига. Кому-то и приходится амбразуру грудью закрывать.
Наш командир медсанбата, уже не майор, а подполковник, ко всему подходил обстоятельно, подчиненных берег. Само-собой, не в ущерб помощи раненым.
При наступлении наших войск он делил медсанбат на две части с целью приблизить медицинскую помощь ближе к передовой. Это уменьшало плечо транспортировки от места ранения бойца до операционного стола.
Но! На рожон он никогда не лез, к черту в зубы нас не засовывал. Обставлялся со всех сторон насколько можно.
Однако, каждая такая передислокация таила в себе опасность. Немцы — это хорошие вояки. Как только заметят нас, то сразу принимались обстреливать или бомбить.
Как-то в сорок четвертом мы крепко попали под
