Медведев. Книга 2. Перемены - Гоблин MeXXanik
Напряжение в воздухе стало почти осязаемым. Казалось, что даже лес замер, затаил дыхание, следя за тем, что решит его хозяин. Что бы там ни было в бумаге — оно цепляло. Оно было выбрано верно. Даже слишком.
Но Иволгин не притронулся к свёртку.
— Эти лесорубы… неплохие люди, — протянул он наконец. Голос его стал чуть тише, мягче. — Даже в какой-то мере… забавные.
Леший чуть откинулся назад, будто дистанцируясь от подношения, и быстро добавил:
— Мы подумаем, как поступить. И, может быть… поможем.
Резко, почти отрывисто он развернулся, не дожидаясь ни ответа, ни реакции. Его шаги были широкими, решительными. И в следующую секунду лесовики, словно по команде, двинулись за ним. Не шумно, не торопясь, но исчезая из поля зрения с такой скоростью, будто их втянула сама чаща.
Всё стихло. Только ветка над тропой чуть покачивалась, словно маятник.
Иволгин, леший, который злой)
Глава 7
Дела насущные
— Вот и поговорили, — пробормотал я, глядя туда, где всего несколько секунд назад стояли лесовики. Сейчас там не было даже легкой вмятины в мху. Будто вся сцена мне привиделась.
Морозов натянуто улыбнулся, краешками губ, словно думал, что встреча должна была закончиться иначе. Комментировать он ничего не стал. И, если честно, я был этому благодарен. Какие еще нужны слова? Все и без них было ясно.
— Идёмте, князь. Пора восвояси, — сказал он и первым шагнул на дорожку, туда, откуда мы пришли.
Я двинулся следом по извилистой тропинке. Только теперь все ощущалось иначе. Словно лес стал гораздо тише.
Под ногами мягко хрустели утонувшие в мху сухие сучья. Иногда этот звук в тишине был громким. Так, что сердце на миг сбивалось с ритма. Я старался не думать об этом, но каждый шаг отзывался в ушах, как удар по струне.
Дважды или трижды я замечал движение между деревьями. Что-то тёмное, почти бесшумное скользило меж стволов, параллельно нашему курсу. Как будто лес не хотел нас отпускать.
Но стоило повернуть голову в поисках этого провожатого, как всё замирало. Лишь листья колыхались от ветра, которого вроде бы и не было. И я ускорил шаг, стараясь не думать и не озираться.
Лада по-прежнему была на пассажирском сиденье, будто и не двигалась с тех пор, как мы ушли в лес. Руки лежали на коленях, глаза были закрыты, лицо девушки было почти спокойным, если не считать лёгкой напряжённости в уголках губ. Казалось, она просто дремала… или делала вид, что лес ей неинтересен, ну а мы — тем более.
Едва мы с Морозовым уселись в салон, хлопнув дверцами, Лада открыла глаза. Буднично, как человек, который прекрасно знал, когда мы вернёмся.
— Принял? — спросила она спокойно.
— Нет, — отозвался Морозов, хмуро, не глядя ни на неё, ни на меня. Он провернул ключ, и двигатель заурчал. — Но сказал, что поищут.
Поищут. Хорошее слово. Лес большой, возможностей — масса. Вот только будут ли они искать? Или просто постоят, послушают, а потом скажут, что «не нашёлся»?
— А если не найдут? — спросил я, стараясь держать голос ровным.
Морозов пожал плечами. Без драматизма, почти философски. Словно отвечал не мне, а самому себе.
— Тогда будем искать похитителя при помощи дружины и синодников. Других вариантов у нас нет.
На душе стало не то чтобы легче… но хотя бы понятнее. У Морозова всё-таки существовал план «Б». И, как обычно, заключался в том, чтобы делать всё самим.
Я хотел было уточнить, как насчёт жандармов, но передумал. В машине было тихо, мотор гудел ритмично, и этот шум был даже приятен.
Но мысленно я всё же отметил: стоит обязательно наведаться в гости к начальнику жандармерии.
* * *
Машина прибыла к особняку, когда уже перевалило за полдень и солнце повисло где-то в ленивом зените, отбрасывая длинные, чуть размытые тени от крыльца на гравийную дорожку. Воздух был тёплый, насыщенный запахами выгоревшей травы, пыли и тихого, неспешащего лета.
Автомобиль мягко замер у крыльца. Мотор затих. На секунду повисла приятная тишина, нарушаемая только щёлканьем кузова, остывающего после дороги.
Лада первой выбралась из салона. Она обошла машину и без слов приоткрыла заднюю дверь.
— Спасибо, — сказал я тихо, выходя.
Мы обменялись коротким взглядом. Молча, но с пониманием. Устали все, хоть никто и не жаловался.
Я неспешно направился к крыльцу. Под ногами тихо похрустывал гравий. Поднялся по ступеням, открыл дверь и вошел в поместье.
В гостиную я вошёл привычным шагом, но сразу почувствовал, неладное. И оказался прав. У окна, заложив руки за спину, стоял Никифор. Его усы нервно подрагивали, а взгляд был такой, будто домовой вот-вот устроит допрос с пристрастием первому, кто осмелится пересечь порог с не той ноги.
— Пока вы сюда не приехали, всё было хорошо, — начал он без всяких предисловий, без приветствия, даже без характерного покашливания. Просто выдал как есть, с обидой и укором.
— Что случилось? — осторожно уточнил я, уже внутренне приготовившись к любой версии — от испорченного соленья до вторжения нежити.
— Случилось! — воскликнул он, всплеснув руками так, что у штор слегка дрогнули кисточки. — Вчерася приперлись эти ваши кандидаты проклятые. Напугали Мурзика! А сегодня он вообще на глаза не показывается!
Я открыл рот, чтобы вставить слово, но было поздно. Домовой уже вошёл в раж.
— Видимо, он всё же обиделся сильнее, чем мне подумалось, — продолжал Никифор, и в голосе его звучало нечто сродни трагедии древнегреческого масштаба. — Ещё бы!
Старик с шумом потряс кулаком в воздухе и продолжил:
— С крысой его сравнили! С крысой! Это ж в самое сердце беличье ранили!
Я чуть приподнял бровь, но не стал перебивать.
— Мурзик может и грызун, — признал Никифор, качнув головой с достоинством, — но благородной крови! И к тому же летает. Летает, понимаете?
Он пристально посмотрел на меня, будто проверяя: не смеюсь ли я, не усомнился ли в благородстве питомца.
— Пусть эти глупомордые кандидаты и не видят его крыльев, — продолжал домовой уже более зловеще, — но они должны были почувствовать трепет перед этим прекрасным существом. Он — чудо природы, а не какая-то там мышь с амбициями. Ну не совсем же они бездушные, в
