Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества - Сергей Николаевич Шкенев
В подтверждение лживых измышлений приводился тот факт, что множество помещичьих усадеб и имений поменяло хозяев. Вроде как разбогатевшие на военных поставках купцы и промышленники скупают у казны конфискованные дворянские гнезда, а некоторые не гнушаются прямым захватом с непременным уничтожением прежних владельцев.
Ослепленные ненавистью и собственным ядом, лжецы, несомненно, получат по заслугам, потому как оскорбление государства является преступлением более тяжким, нежели оскорбление Величества, и срока давности не имеет. Да, зло будет непременно наказано, но ведь как до сих пор язык у собак не отсох!
В семье Воронихиных кроме «Коммерческого вестника», «Петербургской правды» и иллюстрированного журнала для дам «Северная пчела» никаких газет в глаза не видели и не подозревали о жуткой, с точки зрения английского лорда, предыстории своей честной покупки. Полуэкт Исидорович приобрел имение у полковника Тимирязева, переехавшего в Тифлис к новой должности, и рассчитывался вовсе не пулей, а новенькими ассигнациями. Да многие тогда в уезде распродавали недвижимость: кто в Петербург перебрался, кто – в Новгород. А какой смысл сидеть в деревне, если государева служба сытней и денежней?
Сегодня в Киселихе праздник – приехавшая погостить к родителям Манефа Полуэктовна рассказала о предполагаемом пополнении семейства. И расчувствовавшийся будущий дедушка велел выкатить на площадь две бочки романеи. Гуляй, народ, пей за здоровье долгожданного наследника!
Сама госпожа Клюгенау шума и веселья сторонилась. Выглянула на минутку, поблагодарила за теплые пожелания и вновь увлеклась разговором с младшей сестрой. А у той одно на уме:
– Манечка, а каков он собой?
– Кто, Михаил Касьянович, что ли?
– Да я про него и спрашиваю.
Манефа Полуэктовна на мгновение задумалась:
– Вылитый орел! Да, Катенька, как есть орел!
– Такой же носатый? – огорчилась Екатерина Полуэктовна. – Такой мне ненадобен!
– Думай, о чем говоришь! – прикрикнула старшая сестра. – Нормальный нос у Михаила Касьяновича. Да и не в размере носа заключается женское счастье.
– Да, а в чем? – В глазах младшенькой вспыхнуло жгучее любопытство и ожидание раскрытия великой тайны.
– Он сам тебе объяснит. Если захочет, конечно.
– Нужно, чтоб захотел. А какое платье мне надеть на бал? – Девичий разум, особенно столь юный, не способен долго удерживать одну и ту же мысль, и Екатерина Полуэктовна перешла к обсуждению нарядов: – Если то лиловое… ну ты помнишь? С воланчиками…
– Лиловый цвет нынче не в моде.
– Да?
– Уж поверь мне. Тем более на первом в жизни балу нужно непременно быть в белом.
– Манечка, ты такая умная!
Восхищению младшей сестрицы имелось простое объяснение – увлечение танцами в купеческом обществе только-только появилось, и немногие ухитрялись не стать на подобных собраниях предметом насмешек. Легко с непривычки оказаться этакой кутафьей, влезшей в калашный ряд со свиным рылом. А Манефа знает, она даже в самом Санкт-Петербурге не раз бывала и представление имеет.
– Не льсти мне.
– И не думала! Я говорю чистую правду.
Оставшиеся дни пролетели незаметно. Да, когда есть чем заняться, время бежит быстро, особенно если занимаешься любимым делом. Купцы торговали, промышленники промышляли, женский пол изобретал и шил новые наряды. Гусары воевали в меру сил, французы распространяли панические слухи о действующей в их тылах тайной армии… Все при деле.
И наконец-то долгожданное событие случилось! Бал решили провести, не дожидаясь Рождества, и, дабы скрыть некоторую старомодность в платьях провинциальных дам, объявили его машкерадом. Продолжающийся пост поначалу накладывал на празднество определенные ограничения, но по здравом размышлении оными ограничениями пренебрегли, так как любое увеселение с участием гусар можно приравнять к боевым действиям.
Екатерина Полуэктовна ждала заветный вечер с нескрываемым нетерпением и мучила старшую сестру расспросами: в какой руке изящнее смотрится веер, не мешает ли военному человеку сабля во время танца и модно ли сейчас в высшем свете падать в обморок. И много чего такого, вплоть до допустимого предела гусарских грубых шуток, по преодолению которого полагается дать наглецу пощечину. И будут ли они вообще, эти шутки.
– Пусть это станет сюрпризом! – загадочно улыбалась госпожа Клюгенау, помогая младшей сестре забраться в возок. – Уверена, ты не разочаруешься.
– Да? – Екатерина Полуэктовна прикусила губу. – А он точно обратит на меня внимание?
– А на кого же еще ему смотреть? – делано удивилась Манефа Полуэктовна. – И потом, Катенька, неужели на одном Нечихаеве свет клином сошелся? Ты его и не видела никогда, вдруг не понравится! А среди гусар немало достойных молодых людей.
– Но офицеров-то больше нет.
– Ну и что? Чины – дело наживное, там и сержантов немало. И, между прочим, исключительно дворяне.
– Фи… новоиспеченные.
– Экая разборчивая! Всего десять лет выслуги, и их дворянство станет наследственным, а при геройском поступке – и того раньше. Хочешь выйти замуж за героя?
Тем временем кортеж, состоящий из двух возков и охраняемый верховыми, тронулся. Впереди ехали старшие Воронихины, и глава семейства имел неосторожность произнести вслух при дражайшей половине:
– Упустит девка ясна сокола – шкуру спущу!
И всю дорогу до усадьбы Поцелуева Полуэкт Исидорович оправдывался и объяснял, что он подразумевал нечто иное, чем навоображала себе Марья Мокеевна недалеким бабским умом. За разговорами не заметили, как и приехали.
Иван Федорович постарался на славу, украшая дом. Еще издали видны были развешенные у входа керосиновые фонари с разноцветными стеклами, вырезанные изо льда фигуры сказочных богатырей изображали почетный караул, вспыхивали взлетающие в темное небо осветительные ракеты… Фейерверка не стали устраивать из соображений близости неприятельских войск, хоть и запуганных до крайности, но еще опасных и вполне способных на решительные действия.
И над всем этим великолепием – музыка. Чудесные вальсы доносились даже сквозь двойные оконные стекла, и хотелось прямо сейчас закружиться в танце с какой-нибудь прелестницей.
– Да уж! – неизвестно к чему произнес Полуэкт Исидорович и покосился на жену в напрасной надежде обнаружить утраченную тому лет двадцать пять назад талию. – А вот скажи мне, дорогая…
Мысль свою Воронихин закончить не успел – подскочивший к возку господин в костюме испанского гранда с краснеющим под полумаской массивным носом Пантелеймона Викентьевича Бугрова галантно протянул руку, предлагая Марье Мокеевне помощь. Экий проказник, однако!
А Екатерина Полуэктовна не стала дожидаться спешащих от крыльца кавалеров – откинула укрывающую ноги полость из волчьих шкур и выпрыгнула сама. Только повела плечиком, сбрасывая шубку на руки как из-под земли явившемуся черту. Самому натуральному черту, с рогами и вилами, с веревочным хвостом в обязательных репьях, картонным свиным пятаком и пышными усами под ним. Сама же Воронихина-младшая оделась ангелом, совмещая белое платье для первого бала с
