Муля, не нервируй… - А. Фонд
Кроме того, Григорий заодно и побрил меня. Так что завтра утром мне не придётся отвоёвывать у женщин свободную конфорку.
Пока я убирал со стола и выносил грязную воду, Гришка набулькал себе и мне по полстакана самогона.
В воздухе запахло характерным сивушным ароматом. Невольно меня передёрнуло.
— Давай за всё хорошее, — глухо произнёс Григорий и хлопнул стакан.
— Гриша, я сейчас не буду, — я пододвинул свой стакан ближе к нему, — таблетки пью. Врач пока запретил. А то скопытюсь.
И для аргументации ужаса ситуации, тяжко вздохнул.
К моей радости, в чекушке самогона было мало. Поэтому Григорий, хоть и скривился, но стакан мой взял. А сам спросил:
— Так что там с тёщей моей?
— С тёщей… — задумчиво молвил я и предложил, — смотри, Гриша. Есть два варианта. Первый вариант — дать ей телеграмму, что, к примеру, ребёнок заболел. Какая-то инфекция.
— Нет, не подходит, — сходу отмёл мою версию Григорий, — она наоборот, ещё быстрее приедет. Зараза заразу не берёт, сам понимаешь…
— Тогда есть второй вариант, — я сделал паузу и дождался, когда взгляд Григория сфокусируется на мне, — ты же на заводе работаешь?
— Ну да, — кивнул он, — фрезеровщиком.
— Во! — обрадовался я, — отлично! У вас же там есть дежурства? Ночные смены?
— Ну, конечно, есть, — вздохнул Григорий и хлопнул второй стакан.
— На сколько она приезжает?
— На неделю, — хмуро выдохнул сосед и занюхал бубликом.
— Попросись на всю эту неделю на ночные дежурства, — предложил я, — супруге скажешь, что график менять отказались. И что так случайно совпало. Тёщу поцелуешь в щёчку, извинишься культурно и уйдёшь на завод. Неделю выдержишь?
— Мне легче на диванчике там поночевать, чем выдержать эту змеюку! — обрадовался Григорий, — ещё и деньжат подзаработаю. А то у нас никто никогда дежурить в ночную не хочет.
— Ну вот! — улыбнулся я, — всё просто. А когда тёща уедет — вернёшься.
— Ага. Я ещё и отгул потом возьму и ка-а-ак забухаем с тобой!
На это я промолчал, дал Григорию возможность допить чекушку и со словами, что мол, мне пора готовиться к завтрашнему докладу, выставил его вон. Пусть идёт и стихи дома слушает.
Я вытащил из шкафа всю Мулину одежду и принялся, так сказать, знакомиться с «базовой капсулой» в тщетной попытке «составить лук» на завтра, когда в коридоре опять поднялся шум.
Я вздохнул и вышел в коридор.
Там опять собрались все и возбуждённо переругивались.
— Что опять случилось? — тихо спросил я у Музы, которая оказалась ближе всех ко мне.
Ответить она не успела. Входная дверь открылась и раздался низкий, хорошо поставленный голос:
— Это что за чудеса здесь происходят, на ночь глядя? — на пороге стояла та женщина, которая пеняла утром мне за носок. Она вошла в квартиру и улыбнулась.
И тут я понял, где я её раньше видел.
Глава 5
И все разом загалдели, загалдели, принялись жаловаться, объяснять.
Она немного постояла, опять всем улыбнулась, кивнула и ушла в свою комнату. Народ опять загалдел.
— Неужели она здесь живёт? — тихо спросил я Музу, кивнув на ту комнату. — В коммуналке…
Я был так удивлён, что даже не подумал, что столь бездарно палюсь и на волоске от разоблачения.
Но балерина не была бы балериной, если бы это заметила. В анализ, к моему счастью, она была сильна ещё меньше, чем даже Григорий.
— Нет, конечно. У нашей Злой Фуфы своя квартира есть, — ответила она и с мечтательным вздохом добавила, — отдельная.
— А как же…? — я обвёл пространство вокруг красноречивым взглядом.
— Здесь живёт Нюра, её домработница, — объяснила Муза. — Но Нюра ещё сразу переехала к ней на квартиру, так всем удобнее. А эту комнату оставила, она же здесь прописана. Когда Фуфе грустно, она приезжает сюда, к нам, и живёт по нескольку дней. Иногда и по два месяца подряд может. Она называет это — «уйти в люди». Но я так думаю, это она от друзей и поклонников прячется.
Задать следующий вопрос я не успел — склока в коридоре разгорелась сильнее:
— И если ты ещё хоть раз тронешь, я тебе руки пообрываю! — по ушам ударил визг Варвары Ложкиной.
В ответ раздался уничижительный смех Софрона.
— Что происходит? — тихо спросил я Музу.
— Да Варвара поставила в гусятнице утку с овощами тушить. Ей из деревни родственники передали. А сама ушла в комнату. А Софрон, говнюк такой, достал утку и переложил в свою кастрюлю. Он суп варил. Утка в его супе выварилась, а он её обратно в гусятницу вернул. Варвара пришла, а утка вареная, навару нету. Она давай Кольку выпрашивать. А мелкий взял и разболтал всё, как было, — в конце рассказа Муза не выдержала, тихо рассмеялась.
Я тоже засмеялся.
— А вы чегой смеётесь⁈ Чегой смеётесь⁈ — напрыгнула на меня Варвара, — будете этого бандюка защищать, чтоле⁈
— Тебе чё, старая, жалко? — заливался хохотом Софрон.
Народ в коридоре веселился вовсю. Хоть Софрон, конечно, и сделал свинство, но Ложкину не любили.
Муза вздохнула и отвела взгляд. Ей было стыдно за брата.
Я посмотрел на веселящегося зека и сказал:
— Слушай, Софрон, даю тебе последнее предупреждение — ещё раз кого-то из женщин обидишь — не поздоровится!
В коридоре резко наступила оглушительная тишина. Скандал словно сдулся.
— И что ты мне сделаешь, салага! — растягивая слова с блатным прононсом, набычившись, начал наступать на меня Софрон, — кишка у тебя тонка, понял⁈
— Лично я руки марать об тебя не буду, — ответил я спокойно, не делая попыток отступить ни на шаг. — Но заявление участковому напишу. И когда остальные соседи подпишут. А они обязательно подпишут. Даже не сомневайся! То пойдёшь ты в места не столь отдалённые в очередной раз.
— Да ты! — аж подпрыгнул Софрон.
— Ты меня слышал, Софрон, — процедил я, пристально глядя ему в глаза, — и нечего тут тюремный балаган устраивать. И людей третировать. Тебя никто здесь не боится. Надоел!
