Муля, не нервируй… - А. Фонд
Вот и ладненько.
— Расходимся, товарищи, — сказал всем я, — спектакль окончен. Завтра предстоит тяжелый день. Надо всем отдохнуть.
Если я и опасался проспать утром, то даже при всём желании у меня бы этого не получилось. Ровно в шесть утра бодро, на всю громкость, заиграло радио.
Я всунулся в коридор — звук шёл из комнаты Ложкиной. Вот ведь вредная баба.
Ругаться из-за радио с самого утра было лениво, поэтому я натянул домашнюю одежду и отправился совершать гигиенические процедуры, справедливо полагая, что сейчас очереди нет, все адекватные люди ещё спят.
Как бы не так!
Все уже выстроились гуськом с зубными щётками в руках и полотенцами наперевес. Вторая очередь была в сортир.
— Герасим! Ты чегой там надолго засел⁈ — Варвара Ложкина злобно подёргала ручку в сортире и вдобавок пнула ногой. — Давай выходи уже!
Оттуда раздался преисполненный муки голос:
— Занято!
Я понял, что это надолго, занял очередь и там, и там, и отправился на кухню. Думал, пока народ в очередях, хоть воду подогрею. Вчера я нашел в Мулиных закромах начатую пачку чая. Он невкусно пах сеном и даже с виду был так себе. Но на безрыбье, как говорится.
Но моим мечтам о горячем чае сбыться было не суждено. Все конфорки ощетинились кастрюлями. А рядом, на столе, стояли ещё кастрюли и терпеливо ожидали своей очереди. Их было много.
А возле замызганной раковины на кухне крепко-накрепко обосновался Григорий и брился. Это тоже надолго.
Мда. И здесь нас явно не ждут.
Поэтому я вернулся обратно в очереди.
Отстояв добрых полчаса, я, наконец, привёл себя в порядок. На позавтракать оставалось минут пять. Так что вопрос с горячим чаем отпал сам по себе.
Хорошо, что я вчера зашёл в магазины и купил хлеба, пышную булку с ореховой присыпкой и двести грамм докторской колбасы (натуральной, между прочим!). Так что принялся сооружать себе бутерброд с маслом и колбасой.
В дверь постучали.
Да что ж это такое! Вчера было паломничество, сегодня прямо с утра опять всё заново!
Усилием воли подавил раздражение: люди не виноваты. Они, в этом времени, привыкли так жить, коллективно. И ругаться смысла нету. Они меня просто не поймут. А вот врагов наживу.
Поэтому я сказал вполне доброжелательным голосом, какой только сумел из себя выдавить:
— Открыто!
В комнату заглянула взъерошенная Белла и, увидев, что я ещё не одет, выдохнула:
— Муля, ты сейчас на работу?
— Ага, — ответил я.
Вопрос был больной, где находится моя работа я так и не выяснил. Хотя вчера был целый день, а я его так бездумно потратил.
— Тогда без меня не уходи, ладно? — попросила она, — вместе пойдём. Мне с Сидором Петровичем поговорить надо.
— С каким ещё Сидором Петровичем? — брякнул я.
— С каким, с каким⁈ С Козляткиным! — раздраженно ответила Белла и недовольно припечатала, — не тупи, Муля. Ты по утрам всегда такой тормоз, прям сил моих нету!
С этими словами она ретировалась.
Но я не обиделся. Наоборот. Я был несказанно рад, что у меня появился проводник, пусть хоть такой склочный и вредный. А, во-вторых, я теперь знал, как зовут моего начальника. Замечательно. Убедился, что иногда нужно просто не торопить события и вопрос решится сам собой.
У меня было ещё пару минут, так что я впился зубами в бутерброд и аж зажмурился от удовольствия. Хорошо выпеченный хлеб, без консервантов, искусственных разрыхлителей и прочей химии, был свежим и вкусным. Масло не отдавало пластиком, и было самым обычным сливочным маслом, как в детстве. А уж докторская колбаса — так вообще, выше всяких похвал. Созданная по приказу Сталина «для поправки здоровья лиц, пострадавших от произвола царского режима», она была настоящей, мясной! А я уже и забыл, насколько это может быть вкусно.
Бутерброды закончились за считанную минуту, но раздражение от шебутного утра прошло. За неимением ничего другого, пришлось мне надевать кальсоны, мешковатые штаны на подтяжках, рубаху поверху исподней «футболки с длинным рукавом» и ещё такой же мешковатый пиджак. Чувствовал я себя при этом, капустой.
Ботинки, правда, у Мули были очень даже неплохие. Эдакие штиблеты. Но, в принципе, довольно удобные.
Я взял пальто, вышел в коридор и запер комнату. Тут же из своей комнаты выплыла Белла. От неё пахло какими-то острыми духами. Я аж чихнул. Сегодня она была в другой шляпке, нелепой, почему-то с пером, как у Чингачгука.
— Пошли, а то опоздаешь! — велела она и крепко схватила меня под руку.
Так, на буксире, она потащила меня на работу. Еле по дороге успел пальто натянуть. При этом Белла тарахтела, не переставая. Зато мне оставалось только запоминать дорогу и из вежливости вставлять в её монолог отдельные реплики, имитирующие полноценный разговор.
— Зачем вам к Козляткину? — наконец, удалось мне вставить интересующий меня вопрос в её монолог.
— Как это зачем? Как зачем? — возмутилась она, — Муля, чем ты слушаешь⁈ Я же тебе всю дорогу рассказываю: мне через два года на пенсию, в трудовую мне неправильно внесли, а записи о моей работе в клубе рабочей молодёжи они потеряли! Вот мне и надо написать заявление — пусть ищут!
— А не проще обратиться в этот самый клуб молодёжи и попросить продублировать? — удивился я.
— Так нету там больше никакого клуба! Вместо него сейчас контора по заготзерну.
— Заготзерно в Москве? — ещё больше удивился я. — Где они его, на тротуарах выращивают, зерно это?
— Ой, Муля, не начинай только! — отмахнулась Белла, — зерно они сюда из провинций возят, откуда-то из Саратовской или Тамбовской областей, я точно не знаю. Это главная контора только здесь. Учёт они тут осуществляют…
Я удивился, мол, зачем везти сюда зерно, учитывать его, а потом везти обратно? Но спорить не стал. Возможно, в сельском хозяйстве так эффективнее.
Белла опять переключилась на какую-то там Зинку, которая настолько рукожопая портниха, что испортила ей платье. И что теперь делать совершенно непонятно, ведь такой отрез крепдешина пропал…
Чем там всё дальше закончилось, дослушать я не успел, мы свернули на широкий проспект и влились в поток спешащих на работу людей. Беседовать в таком шуме и ритме
