Дмитрий Бондарь - Другой путь 5 (СИ)
Он выглядел в этот момент как Веллингтон после Ватерлоо, а я не мог понять, о чем он толкует.
— Зачем тебе этот “Урал”?
Серый посмотрел на меня как на ненормального:
— А ты думаешь, тебе позволят создать новую мировую валюту на какой-то территории? Только не предлагай свою Андорру - она слишком мала для этого. Да и жалко ее, разбомбят. Или задушат санкциями. Запретят продавать твоим подданным морковку с брюквой - завоешь!
— Ну… можно поговорить с египтянами и Суданом о Халаибском треугольнике? Сделаем там современный Вавилон вроде Сингапура?
Первый раз в жизни я наблюдал в глазах Серого растерянность.
— О чем поговорить с египтянами?
— Между Суданом и Египтом в Африке есть огромный кусок ничьей земли размером с Израиль - они ее уже лет сто поделить не могут. На побережье Красного моря, кстати. Тепло, песочек, рыбы подводные.
— И люди там живут?
— Конечно. Какие-то негритосы с арабами. Мало, правда. Маленький городок какой-то имеется. Вроде бы там даже нефть на шельфе искали, только вот не знаю, нашли или нет. Можно выкупить землю, устроить там эмират, за десяток лет раскрутить несколько фондов, банков вроде приснопамятного BCCI, запустить слух про найденную нефть, а саму, если ее нет на шельфе, брать в Иране или Ираке. У нас с тобой все для этого есть. Лет через десять никто не удивится “золотому динару”.
Серый надолго задумался. Он даже полез за атласом, потребовал точно показать ему этот треугольник. Когда рядом обнаружился еще один кусок “ничьей земли” - Бир-Тавиль, он отложил книгу в сторону.
— Треугольник Халаиб, - пробормотал Фролов, - Треугольник Халаиб?
— Ага.
— Вот за это точно нужно выпить! - провозгласил он. - Только знаешь что? Это никак не отменяет моих планов по мобильному банковскому центру. Пусть будет и то и другое! Пусть их будет десять или двадцать! За спорные территории! - Он налил остатки виски в стаканы. - Устроим из них финансовые центры. Чтобы каждый мог дублировать общие функции и ни один не был критически уязвим для всей системы.
— Чем сложнее система, тем более она уязвима, - сказал я в ответ.
— Ерунда, - возразил Фролов. - Все зависит от функций, заложенных в систему. Невозможно из простых деревянных кубиков собрать шаттл. Сложные задачи не приемлют простых решений. Помнишь, с чего все началось?
— С обнаружения твоего дара?
— С Изотова и его теории о неблагоприятной геоэкономической зоне. Я много об этом думал. Каждый день…
— Я тоже.
— И пришел к выводу, что все совсем не так просто. В жизни есть место и его теории, и меркантилизму, и кейнсинианству, и теориям заговоров, и лжи и правде. Нет только места такой теории, которая объяснит все. Жизнь слишком многофакторна, чтобы одна теория могла учесть все векторы ее движения. Как только появляется такая теория и ты в нее поверишь - можешь считать, что тебя обманули. Это и произошло с нашей страной, в которой юристы и журналисты взяли на вооружение механистическую теорию герра Маркса. Они превратили теорему, пусть и очень красивую, но все-таки только лишь теорему, в непреложную истину, в аксиому и тем самым обманулись сами и смогли обмануть миллионы сограждан.
Я был практически уверен, что то, что произошло в октябре 1917 в Петрограде, не было делом кучки революционеров, но было тщательно рассчитанным проектом финансовых кругов в Лондоне и Париже. И все-таки не стал возражать Серому, понимая, что он имеет в виду. Многие искренне верили в марксизм и именно эти люди толкали страну вперед, к пропасти, заботливо подготовленной для них заокеанскими хозяевами. Мне даже было понятно, почему в этой роли оказалась Россия, не очень-то приспособленная для пролетарского движения. В меру большая и сильная держава, не из числа тех, кем нельзя было рисковать, нищая и разоренная, но все-таки достаточно самообеспеченная, чтобы выжить в продолжительном социальном эксперименте. У них просто не было выбора - Россия словно предназначена для проведения всяких научных опытов. И никого не жалко.
Но теперь мы собирались это изменить.
— А нам теперь разгребать, - закончил Фролов.
Мы выпили и замолчали, подумывая каждый о своем, пока Серый не заявил:
— Знаешь, нам нужно чаще встречаться. А сейчас поступим так: то, что мы с тобой здесь напридумывали, я передам аналитикам Снайла и Маккоя - пусть все пересчитывают и готовят реальную программу создания первых в новейшей истории частных денег. Встретимся… месяца через три, думаю, к тому времени какие-то результаты появятся, и нам будет о чем поговорить уже предметно.
Глава 4.
День рождения монарха - это всегда праздник для подданных, будь то дремучие крестьяне или высокообразованные профессора университетов. Частенько праздник не совпадает с датой дня рождения реального человека - царя, короля или королевы. Где-то эту дату привязывают к субботнему погожему деньку как в летнем Лондоне, где-то жестко фиксируют за каким-нибудь “первым понедельником в июне”, как в Австралии и Новой Зеландии, где-то просто закрепляют за определенным числом в календаре - как это сделали голландцы. Иногда все же государственные институты, как в Швеции и Таиланде, решают, что День Рождения должен быть настоящим днем рождения и привязывают национальный праздник к дате появления на свет царствующего монарха.
Мы, в Андорре, остановились на последнем варианте, просто потому, что никаких других традиций у нас еще не появилось. С чего-то требовалось начать, а там - как карта ляжет.
До праздника оставалось еще два месяца, но меня уже почему-то колотила нервная дрожь, какой не было ни в день коронации, ни в день крещения по католическому обряду, который потребовался для вступления на андоррский трон. Наверное, это происходило потому, что настала, наконец, пора громко о себе заявить, а встретиться со всей сиятельной Европой нос к носу было боязно? Я ел лошадиные дозы успокоительных таблеток, плохо спал и постоянно дергался в стороны, стараясь избежать хлопот по организации праздника. Но не бывает свадьбы без невесты и похорон без покойника и поэтому мне приходилось тащить свою ношу, забыв о бизнесе, посвящая привычным делам не более получаса в день.
По настоянию месье Персена мы должны были разослать пригласительные открытки во все царствующие дома Европы, некоторым африканским и ближневосточным царькам, и еще сотне каких-то людей со всей Европы, о которых я никогда не слышал.
После пятидесятой открытки, подписанной своей рукой - Персен настоял на этом, объяснив, что уже вскоре эти открытки станут редкостью и будет некрасиво, если на них окажется факсимильная подпись сеньора Майнце, а не самолично выведенные каракули, - у меня свело пальцы, я отложил авторучку и принялся перебирать оставшиеся двести.
— Зачем нам эти люди, Пьер? Их так много, от них не протолкнуться будет! Моим бедным андоррцам придется забираться на горы, чтобы посмотреть на карету собственного короля! - сказал я, рассматривая очередную открытку с какой-то итальянской фамилией. - Я еще понимаю короли, князья… Но у нас даже на Гримальди приглашение еще не написано, а вот эти уже готовы! Почему?
Я и в самом деле не понимал, чем вызвана необходимость приглашать абсолютно неизвестных мне людей, но у Пьера при упоминании фамилий Маврокордато, Ралли, Сутцу, Каэтани или Одалески закатывались глаза и начиналось обильное слюноотделение. А когда я поинтересовался столь необычной реакцией, волнующийся Пьер прочел мне небольшую лекцию на жуткой смеси французского, испанского и английского, - он всегда смешивал языки, когда нешуточно волновался - которую начал с вопроса:
— Зак, вы же знаете, как влиятельны в Англии старинные баронские роды?
— Примерно, - я пожал плечами и покрутил в воздухе правой кистью. - Догадываюсь. Я даже знаком кое с кем из них.
— Поверьте мне, Зак, они лишь бледные тени того могущества, которым обладали и обладают представители фанариотских фамилий - Маврокордато, Кантакузины или Ралли или потомки “черной знати” - Одалески, Киджи и остальные. У нас на слуху фамилии Ротшильдов, Рокфеллеров, Оппенгеймеров, Дюпонов, Морганов. Теперь вот еще Майнце, - Персен подмигнул мне и продолжил: - И это правильно, в каждом времени должны быть свои герои, но все дело в том, что когда Майер Ротшильд еще только задумывался о спекуляциях мясом своих соотечественников, а Генри Морган потрошил корабли несчастных испанцев, названные мною семьи уже многие сотни лет были баснословно богаты! Последние семьсот-пятьсот лет они своими капиталами принимают участие во всех коммерчески-значимых предприятиях…
— Безымянные портфельные инвесторы? - усмехнулся я.
— Не вы первым, Зак, догадались размыть капитал между сотней компаний для придания ему большей устойчивости и непрозрачности, - кивнул Персен. - Мне рассказывать дальше?
— Конечно! Вы же знаете, Пьер, как интересны мне истории об истоках богатства! Я даже собираюсь написать об этом книгу.
