Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества - Сергей Николаевич Шкенев
– Будешь мне тут сказки рассказывать, – проворчал Давыдов и жестом остановил собирающегося что-то сказать Пшемоцкого: – Подождите, Сигизмунд Каземирович…
Да, партизан оказался прав – откуда-то с севера доносилась частая ружейная стрельба. На самом пределе слышимости, потому неудивительно, что за разговором на нее попросту не обратили внимания. Бумкает где-то потихоньку… Может, это у лошадей животы пучит?
– Пропал обед. – Сигизмунд Каземирович, просивший больше никогда не называть его паном, посмотрел на рыбу, плюнул в костер и ударил кулаком о ладонь. – Надо спешить. Вдруг это кто-то из наших воюет?
– А мы сунемся и все планы порушим, – усмехнулся капитан-лейтенант. – Стоит ли мешать проведению операции?
– А мы не помешаем, ваше благородие, – вмешался Кузьма. – Выручим. Кулибинок-то совсем не слышно, только французы палят. У наших голос басовитый, а те как моськи лают.
– Точно говорю – на помощь спешить надо, – оживился бывший поляк. – А винтовок не слыхать, потому что патроны кончились.
– Тогда седлаем, – решил Давыдов. – Бей их в песи, круши в хузары!
– Точно! – Пшемоцкий покосился на командирского денщика и заржал во весь голос: – Покажем супостату кузькину матку бозку!
К месту побоища не успели совсем чуть-чуть. Или успели вовремя, если посмотреть на ситуацию с другой стороны: маленький отряд из трех человек вылетел на место разыгравшейся трагедии в самый последний момент, и Денис Васильевич с ходу стоптал конем солдата в синем мундире, попытавшегося поднять ружье. Немного приотставшему Пшемоцкому повезло больше, и сейчас он крутился в седле, схватившись одновременно с двумя французскими гусарами. Но Кузьма не одобрил развлечения Сигизмунда Каземировича и несколькими выстрелами лишил того соперников.
– Что творишь, мерзавец? – оставшийся без соперников Пшемоцкий зло оскалился и поднял коня на дыбы. – Да я тебя сейчас…
– А ну прекратить! – Давыдов погрозил бывшему шляхтичу кулаком, спешился и склонился над сбитым с ног французом. – Смотрите-ка, вроде бы живой.
– Добейте!
– Экий вы кровожадный, – усмехнулся капитан-лейтенант. – Что за манеры, Сигизмунд Каземирович?
В это время пленник открыл глаза и закашлялся. Струйка крови из уголка рта пробежала по многодневной щетине.
– Не жилец, сломанные ребра все унутрях проткнули, – заключил Кузьма и вернулся к увлекательному занятию, заключавшемуся в потрошении солдатских ранцев. – Может, и вправду добить? Не дело, когда христианская душа мучается.
– Не умничай! Воды ему дай.
– А разве можно?
– Ему уже все можно.
Петров немного поворчал, стараясь, чтобы командир этого не услышал, и протянул вместительную флягу. Судя по запаху, совсем не с водой. Но живительная влага помогла, и француз заговорил.
Его рассказ удивил Дениса Васильевича. Выяснилось, что ни партизаны, ни русская регулярная армия не являлись целью батальона наполеоновской гвардии. Наоборот, они атаковали своих собратьев по оружию, если так можно выразиться, с одной-единственной целью – добыть пропитание. Оголодавшие «старые ворчуны» положили глаз на гусарских лошадей, но справедливое требование пустить десяток-другой на жаркое встретило непонимание, результатом чего стала ожесточенная битва с печальным исходом для обеих противоборствующих сторон. Гвардейцы неплохо держались против кавалерии, разменивая жизнь на жизнь, а уцелевшие…
Тут француз прервал повествование и улыбнулся через силу:
– Я рад, что умираю от руки русского офицера, месье.
– Конские копыта не слишком-то похожи на мои руки, – возразил Давыдов.
– Знаю… Но вы же не откажете в милосердии?
Проявлять милосердие не пришлось, наполеоновский гвардеец умер сам во время сильного приступа кашля. Капитан-лейтенант закрыл покойнику глаза и окликнул денщика:
– Кузьма, похоронить нужно.
– Всех? – охнул партизан и обвел взглядом поле: – Да их тут тысячи три, ваше благородие.
– Нет, только этого.
– А зачем?
– Так нужно.
Если Кузьма и не удовлетворился столь кратким объяснением, то виду не подал. Начальство для того и создано умным, чтобы глупостями вырабатывать у подчиненных привычку к выполнению приказов беспрекословно, точно и в срок. А далее солдат уже действует, не рассуждая и не сомневаясь. Вроде бы такая метода называется тренировкой? Или дрессировкой, что очень похоже.
Пшемоцкий же в задумчивости ходил по полю боя, подмечая о многом говорящие мелочи. Не ахти какой богатый опыт, но все же он позволяет увидеть болезненную худобу мертвых солдат, торчащие ребра давно не знавших овса лошадей, рваные мундиры, стоптанные сапоги с дырявыми подошвами. Сердце бывшего поляка кольнуло чувством неведомой доселе жалости… Неужели у всех этих людей на роду было написано явиться сюда и умереть? За что такая страшная судьба? Чем ее прогневал вот тот гусар с юношеским пушком на изуродованном штыковым ударом лице?
– Привыкаете к масштабам? – Капитан-лейтенант подошел неслышно, и Пшемоцкий вздрогнул от внезапно прозвучавшего вопроса. – Наши налеты на обозы не имели такого размаха, а тут целое батальное полотно.
– Дико и страшно… – Сигизмунд Каземирович обернулся к Давыдову, ожидая от того если не поддержки, то хотя бы понимания.
– А меня сей вид радует.
– Труп врага всегда хорошо пахнет?
– Не нужно высоких слов и древних цитат. Римляне ничего не понимали в защите Отечества, являясь по сути своей агрессивным государством, и нюхали совсем другие трупы. Здесь более подходят слова князя Александра Невского.
– Может быть, – не стал спорить Пшемоцкий. – Но они же воевали друг с другом! Я не римлян имею в виду. Это трагическая ошибка!
– Скорее тут блестящая стратегия князя Кутузова. Нанесение потерь вражеской армии без соприкосновения с ней есть высшая мудрость полководца. Погодите, к зиме еще людоедство увидим. Так что рекомендую больше не пробовать трофейную колбасу, а то мало ли чего…
– Вы так спокойно об этом говорите?
– А почему я должен беспокоиться? И бросьте шляхетские привычки, Сигизмунд Каземирович, они русскому человеку не к лицу. Наша задача состоит вовсе не в победе над противником…
– А в чем же?
– В его уничтожении. Как говорится, почувствуйте разницу.
– Но разве это благородно?
– Что может быть благороднее защиты Родины?
– Иезуитством попахивает…
– Патриотизм, Сигизмунд Каземирович, исключительно он один. И малая толика прагматизма, куда уж без него.
Глава 9
Капитан Иван Лопухин погрозил кулаком каркающим над головой воронам, но более решительных действий против них предпринимать не стал. Черные бестии со вчерашнего дня кружат огромной стаей, и совершенно не хочется повторить подвиг младшего сержанта Воейкова, давеча решившего спугнуть птиц пистолетным выстрелом. Бабахнул и тут же был подвергнут жесточайшей бомбардировке. Печальный итог…
– А скажи мне, друг Теодор… – Начальник штаба батальона забрал у командира лопату, которой тот орудовал с ловкостью, указывающей на многолетнюю привычку. – Вот скажи мне, Федя, не слишком ли мало одной нашей дивизии против всей наполеоновой армии?
– Да сколько той армии осталось? – легкомысленно отмахнулся майор Толстой и достал из кармана трубку. – И потом, Ваня, твой бледный вид решительно нарушает
