Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества - Сергей Николаевич Шкенев
– Ему отказали от майорского чина.
– Вот видите! – воодушевился пан Пшемоцкий. – И он нашел утешение, лишь став императором Франции. Если майорские эполеты равны короне…
Такой ход мысли изрядно удивил Дениса Давыдова. Нет, конечно же, честолюбие поляков давно вошло в поговорку… Впрочем, почему бы и нет? Вот только пока не стоит загадывать на будущее – еще неизвестно решение трибунала по делу о чрезмерно больших потерях шляхетского ополчения, а без оглашения приговора любые планы не имеют смысла. И, кстати, сам суд откладывается на неопределенное время.
Да, так уж получилось, что вместо Смоленска пришлось повернуть в обратную сторону. Генерал-майора Тучкова необходимо незамедлительно известить о намерениях Бонапарта совершить отступление, а кроме них троих это сделать попросту некому. Дорога дальняя, и хоть один да сможет добраться до штаба дивизии. Хотелось бы, конечно, обойтись без неприятностей, но война редко интересуется мнением и желаниями солдата. Делай что должно, и будь что будет[19]!
Неделю спустя. Где-то под Минском
В сам город решено было не заезжать, так как, по слухам и результатам допросов попадавшихся по дороге французских солдат, в Минске стоял крупный гарнизон. Даже пан Пшемоцкий не стал возражать и выказывать ненужную храбрость и благоразумно согласился взять южнее. Даже для виду не стал сопротивляться, видимо, окончательно обрусел. Случается же такое на свете, да?
Не доходя до Пуховичей, остановились на привал. Не то чтобы сами сильно устали, но ведь лошади не железные, и им, в отличие от людей, нужно давать роздых. Кузьма Петров, добровольно принявший на себя обязанности командирского денщика, развел костер на берегу не отмеченной на картах речушки и отправился к воде с удочками. Рыба – не самая лучшая замена мясу, но уже несколько дней приходилось рассчитывать лишь на подножный корм, перебиваясь ухой и жаренными с картошкой белыми грибами, благо последние по осеннему времени находились в немереных количествах. Удивительно было, кстати, обнаружить под Минском громадные поля с редким для России земляным яблоком. Сей заморский овощ с большим трудом приживался в центральных губерниях, а тут на тебе… Земледельцы-энтузиасты!
Но как же вкусно ее кушать, когда прутиком выкатишь горячую из углей, разломишь хрустящую корочку, пачкая пальцы, посыплешь крупной серой солью… Или почищенную отварить в котелке, а потом заправить мелко порезанным салом и растолочь. Жалко вот, что гранаты кончились, а то были весьма удобны для приготовления этого блюда. Говорят, будто сам государь-император Павел Петрович подобную кулинарию одобряет. Особенно с соловецкой селедкой, солеными рыжиками и под хлебную слезу тройной очистки. Самый что ни на есть русский продукт – ни с коньяком, ни с винами такого чудесного сочетания не дает, исключительно с водкой. А здесь люди нутром это чуют, что ли?
– Дым от костра не привлечет внимание незваных гостей? – забеспокоился Пшемоцкий. – Дрова сырые…
– Если только на запах еды сбегутся, – немного легкомысленно ответил Давыдов. – Или жалко будет делиться?
– Мне? – Пан Сигизмунд изобразил ненатуральное удивление. – Для французов я не пожалею самого дорогого, что у меня осталось.
– Самогону?
– Пороха и пуль! – Шляхтич погладил лежавшую на коленях кулибинку и заинтересованно спросил: – А разве у нас осталось чего-нибудь… ну, вы понимаете?
– Представления не имею, это нужно у Кузьмы спрашивать.
Пшемоцкий улыбнулся: за время пути бывший крестьянин, а ныне «вольнонаемный народный мститель», как окрестил его Денис Васильевич, проявил удивительный талант в снабжении маленького отряда съестными припасами. Природная склонность тому причиной или наследственный разбойных нюх, но в покинутых жителями деревнях и селах партизан всегда находил выпивку и закуску. Пусть не ахти какие разносолы, но сало в его заплечном мешке не переводилось, а позабытая спешащими хозяевами горилка отыскивалась, даже будучи закопанной в землю. Полезное в походе свойство, что ни говорите.
– Не буду отвлекать нашего кормильца от рыбалки, – решил пан Сигизмунд и поудобнее устроился у костра. – Думаю, что русский народ в неизбывной доброте своей не обойдет чаркой сирого польского шляхтича. Хотя… какого там, к чертям, польского!
– В каком смысле? – удивился Денис Васильевич.
– В прямом. – Пшемоцкий нервно дернул щекой. – Мой батюшка умер за полтора года до моего рождения… да… И ходили упорные слухи, что появлению на свет божий наследника славного рода поспособствовал некий униатский священник, холера ему в бок.
– А вы не пытались найти его и поговорить?
– Пытался. – Пан Сигизмунд горько вздохнул. – После того как мы стали подданными российской короны, отец Андрей принял православие и получил приход где-то на Волыни, а предполагаемая родня даже на порог не пускает. Скверные люди эти Достоевские.
– Кто, простите?
– Достоевские, – повторил Пшемоцкий. – Голодранцы, холера им в бок.
– Подождите-подождите… – Капитан-лейтенант глубоко задумался. – Сейчас вспомню… Нет, забыл! Хотя… Если не ошибаюсь, то это потомки бежавшего в Литву Василия Ртищева? Да, точно, так и есть!
– Предательское семя.
– Нет, вы неправы, Сигизмунд Каземирович. Литва тогда была вполне русским и православным государством, так что не стоит говорить о предательстве.
– Да?
– Совершенно верно. И вы, как я понял, являете собой пусть и побочную, но все же прямую ветвь старинного дворянского рода.
– Русского рода?
– Ну не китайского же?
Теперь уже пан Сигизмунд впал в задумчивость. На лице его явно читалась борьба, ведомая с самым серьезным противником – с самим собой. После длительного молчания он наконец-то принял решение, о коем сообщил во весь голос:
– Ненавижу поляков, пся крев! Представляете, Денис Васильевич, они почти тридцать лет прельщали мою православную душу ложными посулами, и лишь кровь истинного сына Отечества нашего… Кстати, а вы согласитесь стать моим крестным отцом?
Забегая чуть вперед
Документ
«Рассмотрев прошение Красной гвардии старшего сержанта Сергея Андреевича Ртищева о восстановлении в дворянстве Российском, не находим к тому препятствий.
Сов. мин. Российской империи, 1808 года, января 5-го числа».
Резолюция рукой Его Императорского Величества:
«Не возражаю.
Павел».
Документ
«Дело в отношении шляхтича Гродненской губернии Сигизмунда Каземировича Пшемоцкого прекратить в связи с отсутствием оного в числе подданных Российской империи.
Министр В.Д. Платов М. И.
Министр Г.Б. Бенкендорф А. Х.».
– Ваше благородие, – вернувшийся с рыбалки Кузьма притащил десятка три крупных сорожек на кукане, но, несмотря на приличный улов, выглядел встревоженным, – Денис Васильевич, стрельба с северу слышна.
Новый Устав допускал в военное время называть офицеров по имени-отчеству, но партизан позволил себе такое в первый раз. Напугался неведомой опасности или, наоборот, становится полноценным солдатом? И какая еще, к черту, стрельба?
– Не слышу.
– И я тоже, – подтвердил Пшемоцкий. – Уж не пьян ли ты?
– Без командиров пить грешно и неприлично, –
