Стивен Кинг - 11.22.63
Я сделал глубокий вдох.
— Сэйди, я хочу, чтобы ты меня выслушала. Очень внимательно. Ты достаточно проснулась, чтобы меня выслушать?
Какой-то миг — ноль реакции. Потом я почувствовал плечом ее кивок.
— Сейчас начало вторника. Противостояние будет продолжаться еще три дня. Или, может, четыре, я не помню точно.
— Что ты имеешь ввиду, что ты не помнишь?
«Имею ввиду, что об этом ничего нет в заметках Эла, а американскую историю я изучал в колледже двадцать лет назад. Удивительно, что я вообще столько помню».
— Мы установим блокаду Кубы, но на единственном русском корабле, который мы задержим, не окажется ничего, кроме продовольствия и других обычных грузов. Россияне будут блефовать, но в четверг или в пятницу они насмерть испугаются и начнут искать, как из этого выйти. Один из ведущих русских дипломатов инициирует неофициальную встречу с каким-то телерепортером. — И тут, словно ниоткуда я вспомнил его имя. Почти вспомнил. — Его зовут Джон Сколари или как-то так…
— Скали? Ты говоришь о Джоне Скали, из программы новостей Эй-Би-Си[549]?
— Да, о нем. Это должно произойти в пятницу или в субботу, пока остальной мир — включая твоего бывшего и твоего дружка с Йеля — будут дрожать, засунув головы себе между ног, целуя собственные жопы на прощание.
Как же она меня утешила, захохотав.
— Тот россиянин скажет что-то на подобие… — тут я довольно убедительно сыимитировал русский акцент. Научился, слушая жену Ли. Ну, и еще кое-что подцепил у Бориса и Наташи из «Рокки и Бульвинкля» [550]. — «Донесите весть вашему президенту, что мы желаем выйти из этого дела с честью. Вы убираете ваши ядерные ракеты из Турции. Вы обещаете никогда не вторгаться на Кубу. Мы говорим о'кей и демонтируем наши ракеты на Кубе». Поверь, Сэйди, все будет происходить именно так.
На этот раз она не хохотала. Она смотрела на меня огромными, как блюдца, глазами.
— Ты выдумываешь все это, чтобы меня утешить.
Я молчал.
— Нет, не выдумываешь, — прошептала она. — Ты на самом деле в это веришь.
— Неправильно, — возразил я. — Не верю, а знаю. Это большая разница.
— Джордж…никто не знает будущего.
— Джон Клейтон заявляет, что может узнать, и ему ты веришь. Роджер из Йеля заявляет, что знает, и ему ты веришь тоже.
— Ты к нему ревнуешь, правда?
— Как ты, к черту, угадала.
— Я никогда не спала с ним. Даже желания такого не возникало. — И она торжественно добавила: — Я ни за что не смогла бы переспать с мужчиной, который выливает на себя столько духов.
— Приятно слышать. Но я все равно ревную.
— Можно мне спросить, откуда ты можешь…
— Нет. На эти вопросы я не отвечу. — Возможно, мне не следовало было ей рассказывать всего того, что я успел наговорить, но я не мог принудить себя остановиться. А если честно, я бы вновь поступил также. — Но могу сказать кое-что другое, и ты через пару дней сможешь сама это проверить. Представитель России и наш Эдлей Стивенсон[551] станут лицом к лицу. Стивенсон покажет огромные фотографии ракетных баз, которые россияне строят на Кубе, и предложит русскому дяде объяснить, что имеют ввиду россияне, говоря, что их там нет. Россиянин скажет что-то на подобие «вы должны подождать, я не могу дать ответ без полного перевода». А Стивенсон, который хорошо знает, что тот прекрасно владеет английским языком, скажет слова, которые войдут во все учебники истории, наравне с фразой «не стреляйте, пока не увидите белки их глаз» [552]. Он скажет россиянину, что готов ждать его ответ, пока ад не замерзнет.
Она с сомнением посмотрела на меня, потом обернулась к ночному столику, увидела поверх кучи окурков раздавленную пачку «Уинстона» и произнесла:
— Кажется, у меня сигареты закончились.
— Перебьешься как-то до утра, — сказал я сухо. — Мне кажется, ты уже перебрала свою недельную норму.
— Джордж? — голосом очень поникшим, очень неуверенным. — Ты останешься со мной на эту ночь?
— Я оставил машину перед твоим…
— Если кто-то из придирчивых соседей что-то спросит, я отвечу, что ты приехал проведать меня после президентской речи, а потом не заводилась машина.
Учитывая то, как «Санлайнер» ездил в последние дни, это звучало правдоподобно.
— Означает ли твое внимание к правилам пристойности, что тебя перестал беспокоить ядерный Армагеддон?
— Я не знаю. Я знаю лишь, что не хочу оставаться одна. Я даже займусь с тобой любовью, если смогу таким образом оставить тебя у себя, но не думаю, чтобы в этом было что-то приятное для нас обоих. У меня ужасно болит голова.
— Ты не тебе нужно обязательно заниматься со мной любовью, сердце мое. Это не деловое соглашение.
— Я не имела в виду…
— Тихо. Я пойду, принесу аспирин.
— И посмотри там, наверху аптечки, хорошо? Бывает, иногда я прячу там пачку сигарет.
Пачка обнаружилась, но, сделав три затяжки первой сигареты, которую я ей подкурил, она поплыла, начала кунять. Я вытащил сигарету из ее пальцев и втоптал в подножие Раковой горы. Потом, обнял Сэйди, отклонился вместе с ней на подушки. Так мы и заснули.
10Когда я проснулся с первыми лучами рассвета, зиппер моих слаксов был расстегнутый, и внутри них работала ловкая рука. Я обернулся к Сэйди. Она смотрела на меня спокойно.
— Мир все еще жив, Джордж. И мы тоже. Давай. Будь нежным. У меня все еще болит голова.
Я был нежным и делал это долго. Мы делали это долго. В конце она подалась бедрами вверх, впившись пальцами мне в плечо. Это было ее сжимание: «Ох, милый, ох, Боже мой, ой сладенький».
— Кем-угодно, — шептала она, дыша мне в ухо, пока я дрожал, кончая. — Пусть ты будешь кем-угодно, будешь делать что-угодно, только скажи, что останешься. И что ты меня снова любишь.
— Сэйди…я никогда не переставал.
11Перед тем как мне уехать в Даллас, мы с Сэйди позавтракали на кухне. Я сказал ей, что теперь это действительно будет Даллас, и, хотя пока что у меня нет телефона, я сообщу ей номер, как только он у меня появится.
Она кивнула и вновь принялась за свою яичницу.
— Я не забираю назад своих слов. Больше я ничего у тебя не буду спрашивать о твоих делах.
— Это к лучшему. Не спрашивай, не выдашь.
— Что?
— Не обращай внимания.
— Просто скажи мне снова, что ты на стороне добра, а не наоборот.
— Да, — ответил я. — Я один из хороших ребят.
— А когда-нибудь ты сможешь мне рассказать?
— Надеюсь, что да, — сказал я. — Сэйди, те фото, которое он прислал…
— Я их порвала сегодня утром. Не хочу я о них говорить.
— Да и не надо. Но я хочу услышать от тебя, что это единственный контакт с ним, который у тебя случился. Что он не появлялся где-то поблизости.
— Его здесь не было. А почтовый штемпель на конверте Саванны.
Я обратил на это внимание. Тем не менее, я также отметил, что штемпель датирован почти два месяца назад.
— Он не большой мастер в непосредственной конфронтации. Мысленно он довольно храбрый, но, я думаю, на физическом уровне он трус.
Я оценил удачность ее формулировки, посылка тех фотографий была хрестоматийным примером страдающе-агрессивного поведения. Однако она была уверена, что Клейтон не узнает, где она сейчас живет, где работает, но ошибалась.
— Поведение ментально нестабильных людей тяжело предусмотреть, сердце мое. Если увидишь его, позвони по телефону в полицию, хорошо?
— Да, Джордж, — с частью того ее старого раздражения. — Я хочу задать тебе один вопрос, а потом мы больше не будем об этом говорить, пока ты не будешь к этому готов. Если будешь когда-нибудь.
— О'кей, — я старался придумать какой-то ответ на вопрос, который, как у меня была уверенность, сейчас прозвучит:«Джордж, ты из будущего?»
— Наверное, это прозвучит по-сумашедшему.
— Позади в нас сумасшедшая ночь. Вперед.
— Ты… — она рассмеялась, потом начала собирать тарелки. Двинулась с ними к мойке и уже оттуда, стоя ко мне спиной, спросила: — Ты человек? Ну, такие как мы здесь, на планете Земля?
Я подошел к ней, обхватил руками, накрыв ладонями груди, и поцеловал ее в шею.
— Я человек, целиком и полностью.
Она обернулась. Глаза смотрели серьезно.
— Можно мне еще вопрос?
Я вздохнул:
— Давай.
— У меня есть приблизительно минут сорок до того, как должна одеваться на работу. У тебя нет часом еще одного кондома? Мне кажется, я открыла лечебное средство против головной боли.
Раздел 20
1Итак, в конце концов, понадобилась всего лишь угроза ядерной войны, чтобы вновь нас свести вместе — разве это не романтично?