Псы Господни 2 - Олег Велесов

Утром следующего дня мы продолжили топтать дорогу вдоль по берегу Мёза. Я шёл рядом с Чучельником, Щенок сосредоточенно пыхтел позади меня, сжимая в ладошках клевец. Сначала он требовал меч, потом шлем, ибо паж обязан носить что-то из вещей своего господина. Однако отдать ему меч я не мог, шлема не было, в итоге сошлись на клевце. Ладно, хочется ему, пусть таскает. Клещ пытался подшутить над нами, дескать, нашлись два рыцаря, один великовозрастный, другой сопливый, но малец так глянул на него, что у капитана каравана иссякли все шутки.

Большую часть дня мы шли молча, лишь чавканье грязи под копытами мулов да скрип колёс нарушали безмолвие. Я тихонечко напевал:… скрип колеса, лужи и грязь дорог… Иногда раздавался волчий вой. Брат Стефан сказал, что волков в этих местах как вшей на паломнике, и если присмотреться, можно разглядеть меж ветвей в лесу их огненно-жаркие глаза. Я присматривался, ибо такова была моя обязанность, но ничьих глаз не видел, хотя, признаюсь, когда доводилось отбегать в сторону по малой нужде, волчьи следы на мягком снегу попадались.

И всё же не волки были главной проблемой. После нападения на караван шайки крестьян, меня больше напрягали люди, и при каждом удобном случае, я старался обсудить наши действия, понять свои ошибки, ошибки нападавших, короче, интересовался тактикой. Клещ, всегда относившийся ко мне как к недоразумению, в этом вопросе проявил благосклонность. Подъезжая в голову каравана в очередной раз, он вдруг спросил:

— Сенеген, знаешь, чем отличается хороший арбалетчик от настоящего арбалетчика?

— Не знаю. Чем? — чувствуя подвох, хмыкнул я.

Клещ поднял палец:

— Хороший арбалетчик забивает болт в щель забрала с шестидесяти шагов. А настоящий арбалетчик всегда выбирает правильную цель. Как по-твоему: что есть правильная цель?

Я пожал плечами.

— Ну, наверное, та, которая ближе? Или в которую легче попасть?

— Увы, юноша, правильная та, которая представляет наибольшую опасность.

— Для кого?

— Для всех. Обрати внимание: не для самого арбалетчика, а именно для всех. Любая армия, даже если она состоит из десяти человек, в первую очередь должна решать общую задачу, и лишь потом личную.

— Допустим, — согласился я. — Арбалетчик, возьмём за основу нашего Чучельника, выстрелил в какого-нибудь крайнего левого нападающего, но пока перезаряжался, правый нападающий разрубил ему черепушку. В итоге наш Чучельник успел сделать только один выстрел. А если бы он сразу завалил правого, то потом бы успел завалить и левого. И в чём тут общая задача?

— В том, юноша, что если бы Чучельник не завалил левого, тогда правый завалил бы и тебя, и меня, а потом и самого Чучельника. Понятно?

— Не совсем. При моём раскладе умерли все, а при твоём путём пожертвования Чучельником, причём самим же Чучельником, все, кроме него, выживают. И тут возникает вопрос: а готов ли Чучельник пожертвовать собой ради нас?

Клещ рассмеялся:

— А вот в этом и заключается талант капитана: настроить своих людей так, чтобы они были готовы выполнить свою задачу, даже если им самим грозит гибель. Круговая порука, слышал такую максиму?

— Слышал, но для поддержки круговой поруки требуется крепкий кнут, скажем, что-то вроде децимации, но опять же не для всех, а исключительно для арбалетчика, отказавшегося жертвовать собой.

Клещ снова рассмеялся, а Чучельник, всё это время спокойно слушавший, как мы распоряжаемся его жизнью, непонимающе поднял бровь. Я объяснил:

— Это, мой молчаливый друг, если ты не захочешь пожертвовать собой ради нас, то после боя тебя казнят. В общем, ты умрёшь в любом случае. Но если ты умудришься пожертвовать собой, то умрёшь героем, а не трусом.

— Кто? — нахмурился Чучельник, и это было первое слово, слетевшее с его губ за всё время нашего знакомства.

— Ты имеешь ввиду, кто тебя казнит? Тот, кто останется жив.

— Кто? — второе слово прозвучало как угроза.

— Кто останется? Ну, на это сложно ответить однозначно. Всё будет зависеть от того, насколько удачно будет действовать крайний левый нападающий…

Заканчивал я уже под общий смех. Даже отец Томмазо, кривил тонкие губы в улыбке.

К вечеру показались крыши очередного городка. Брат Стефан произнёс название: Вокулёр. Что-то знакомое, но в связи с чем и когда я его слышал, не помню. Городок был небольшой и со всеми присущими средневековью атрибутами: кривые улочки, холодные дома, стога сена на задворках, распаханные под пар поля. И, конечно, замок на холме, куда ж без оного.

Я начал оглядываться в поисках постоялого двора. За последнюю неделю я научился определять их по внешнему виду и дворовым пристройкам. Собственно, тут не было ничего сложного: конюшня, загон, амбар и по центру само заведение — всё как под копирку. По двору гуляли куры, свиньи, собаки, в хлеву мычали коровы, блеяли овцы. Если заведение респектабельное, то обязательно наличествовал верхний пристрой в виде мансарды. Но такое мне встречалось лишь однажды, в Вердене.

Постоялый двор Вокулёра до верденского не дотягивал. Я только глянул, и сразу понял — ну его нах. Если за основу измерения комфорта брать общепринятые звёзды, то здесь где-то полторы звезды минус. Однако, иных вариантов не было, поэтому я очень удивился, когда караван не стал останавливаться, а двинулся дальше. Вперёд выехал Клещ и, понукая коня, направился к замку, мы, соответственно, за ним.

Замок на первый взгляд казался так себе, я видел и лучше. Стены пусть и каменные, но невысокие, по углам четыре недобашенки, над боевых ходом едва возвышалась плоская крыша донжона. Зато ров широкий, заполнен водой, с одного маха такой не перешагнёшь. Со стороны города к замку был протянут деревянный настил, обрывающийся перед неким подобием барбакана[1].

Мост был поднят, однако Клеща это не смутило. Он выехал к настилу и громко свистнул.

Меж зубцов парапета показалось лицо. Уверен, что за нами следили с самого начала, однако выглянули только сейчас:

— Чё рассвистелся, свистун? Доложись как положено: кто такой, чего надо.

— Говоришь много, — скривился Клещ, и добавил, как при встрече с помощником прево Шалона. — Сообщи капитану, что прибыл караван главного инквизитора Франции, Наварры, Бургундии и приграничных территорий Священной Римской империи монсеньора Томмазо.

Над барбаканом колыхалось знамя, богато украшенное золотистыми лилиями. Интересно, кто осмелился на территории контролируемой бургундцами, вывесить королевский флаг? За такое по голове сейчас вряд