Неправильный диверсант Забабашкин - Максим Арх
И когда я спрыгнул на траву, ко мне пришло осознание, что, а точнее — кого, только что увидел.
— Так почему ты стрелял? — переспросил Воронцов.
— Потому что, товарищи, там, среди машин, в немецкой офицерской форме ходил гад, предатель и сволочь по фамилии Зорькин!
— Неужель взаправду он? — удивился Садовский.
— Да, — подтвердил я.
— Значит, жив курилка⁈ — расстроенно проскрежетал Апраксин.
— Об этом после поговорим. А сейчас уходим! — скомандовал Воронцов, не дав дискуссии разгореться.
Никто с этим спорить не собирался. Немцы в любой момент могли нас заметить, так что мы быстрым шагом направились вглубь леса.
Действительно, сейчас был не самый подходящий момент, чтобы обсуждать все перипетии, связанные с тем предателем и шпионом. У нас была более важная и сложная задача. Нам вчетвером предстояло выжить, без еды и без медикаментов. А если ко всему прочему добавить тот факт, что вооружены были только трое из нас, ибо ко мне на выручку тяжело раненый Апраксин ринулся, даже не взяв с собой оружия, то ситуация была аховая.
— Садовский, ты идёшь первым. За тобой Апраксин, потом Забабашкин и последним иду я, — определил наш походный порядок чекист.
— Может быть, я всё же пойду последним? Прикрывать вас буду, — предложил Апраксин.
Его предложение было не совсем адекватным. Особенно учитывая то, что у него даже оружия не было. Поэтому даже рассматривать его заявление не стали. Приказ получен, вот и пошли.
Идти было тяжело. Люди в группе были уставшие, вымотанные и почти все имели множественные ранения. Апраксин так тот вообще был еле-еле живой, поэтому не было ничего удивительно в том, что он первым начал просить устроить небольшой привал. К тому же он очень переживал, что у него в руках кроме палки нет ничего, и всякий раз напоминал об этом.
— Мужики, ну дайте вы мне кто-нибудь оружие. Я старый красноармеец, как мне без оружия быть?
Однако никто менять свой арсенал на палку не спешил. Тем более, что Апраксин был тяжелораненый и в случае опасности вряд ли мог полноценно, на все сто процентов, участвовать в бою.
Мы шли на север, стараясь как можно дальше уйти от аэродрома, но сделать это было совсем нелегко. Апраксин серьёзно замедлял группу, и в какой-то момент у нас даже возникла мысль сделать носилки и нести его. Но старый боец отмёл эту идею, сказав, что пока может идти сам — будет идти.
До вечера углубились в лес километров на десять, зайдя в болотистую местность. Вероятно, из-за дождей вся территория была подтоплена и нам приходилось искать путь и пробираться по возвышающимся над водой холмикам и полоскам суши.
В лесу всегда темнеет очень быстро, и вскоре стали спускаться сумерки. После небольшого совещания решили сделать привал. Конечно, благодаря мне, а точнее, моему необычному умению видеть в темноте как днём, мы могли бы продолжать идти и вечером, и ночью. Но тут дело было в том, что группе идти по болоту в тёмное время суток гораздо опаснее, чем в светлое. Мои товарищи такого зрения, как я, не имели и запросто могли оступиться, споткнуться и при падении повредить ногу и ещё что-нибудь. К тому же за столь долгий и тяжёлый день все мы неимоверно устали, и нам действительно требовался отдых.
Нашли более-менее удобный клочок земли, на котором лежало поваленное дерево, и валялась пара пней, и расположились на ночлег.
По той же причине — умению видеть ночью как днём, первым дежурить вызвался я.
— Всё одно, сейчас не засну.
— Хорошо. Тогда через два часа буди меня. Потом Садовский будет караулить, а потом уже видно будет. Если успеем отдохнуть, то под утро пойдём дальше, а если нет, вновь по два часа подежурим.
— А я? — закашлялся Апраксин. — Вы что меня-то со счетов сбрасываете? Думаете, я не смогу?
— Верю, сможешь, Роман Петрович, но тебе лучше отдохнуть и набраться сил, — как можно более деликатно объяснил чекист.
— Есть у меня силы, товарищ лейтенант госбезопасности. Есть. И совесть есть! А потому говорю: давайте я первый подежурю. Хотя бы час. Поверьте — не подведу! А уж потом меня Лёшка сменит, — предложил он. Чекист хотел было что-то возразить, но тот его прервал: — Товарищ Воронцов, да не позорь ты меня ещё больше. А то мне от стыда, что оружие забыл, не перед вами даже стыдно, а перед собой. Ведь я бывалый боец и много что повидал. А вон оно как вышло, вон как с оружием-то я опростоволосился. Так что дайте мне совесть свою унять! Видите же — могу подежурить. Могу! А вы отдыхайте.
Командир поморщился, а затем, устало махнув рукой, сказал:
— А-а, дежурь. Садовский, дай винтовку красноармейцу Апраксину. Пусть нас охраняет, коль хочет. Я подстрахую. И раз так вышло, то поменяем очерёдность. После него дежурю я, потом ты, Алексей, а потом уже Садовский.
Получив приказ, все выбрали себе удобные места, вдоль лежащего на земле ствола дерева, и стали устраиваться на ночлег.
Апраксин взял винтовку и уселся на пень.
Перед тем, как приступить к отдыху, я сфокусировал зрение и огляделся на триста шестьдесят градусов вокруг себя и на сто восемьдесят вверх. Вокруг не наблюдалось ни одной живой души. Вечерний лес был тих и спокоен. Единственными окружающими нас звуками были шорох листьев, поскрипывание деревьев и «чавканье» на болоте.
Хотел было сразу заснуть, но меня отвлёк от этого дела голос Садовского.
— Так что же мы теперича будем делать? Как линию фронта будем переходить, если, конечно, до неё дойдём, — негромко произнёс боец, вероятно, обращая свои вопросы к командиру.
— Пока не знаю, — вздохнул Воронцов и тут же пригрозил: — Но если кто-то, — он покосился на меня и потряс кулаком, — предложит мне штурмовать Новск, то я могу очень рассердиться!
Его слова, всех ввели в ступор, но потом, буквально через секунду, когда до людей дошло, что именно он сказал, заставили прослезиться.
Все мы понимали, что находимся в тылу врага. Все знали о нависшей над нами опасности. Все мы находились в трудном положении: раненые, холодные и голодные. И всем нам было очень,
