Неправильный диверсант Забабашкин - Максим Арх
— У меня удостоверение настоящее! — отчеканил лейтенант госбезопасности.
— Знаем мы, какое оно настоящее, — язвительно произнёс Апраксин и припечатал: — Гитлеровская сволочь! — Затем покосился на меня и, чуть прищурив глаза, произнёс: — Ты слышал, что я попросил? А ну, покажь свою книжку!
Я пожал плечами:
— Не могу.
— Это почему?
— А нет его у меня.
— Как это нет⁉
— Давно уже потерялся.
— Ага. А с окружения ты, значит, с этим выходил? Помнится, ты так рассказывал, — презрительно прищурился он, мотнув винтовкой в сторону чекиста.
— С этим, — подтвердил я.
Боец смерил меня взглядом с ног до головы и, чуть поморщившись, буркнул:
— Ладно, не боись, паря, я тебя за шпиёна не принимаю. Ты немца хорошо бил — ты свой. А вот этот, — он кивнул на явно растерянного бывшего командира, — без сомнения враг.
И эти слова, вероятно, задели какие-то струны в том, кто называл себя Воронцовым. Он словно бы пришёл в себя и зарычал:
— Красноармеец Апраксин! Я тебе приказываю немедленно опустить оружие! Ты слышишь меня? Приказываю!
— В неметчине своей будешь приказывать, фашистский выродок, — прорычал в ответ боец и угрожающе махнул на Воронцова прикладом: — Как дам между зубов, сразу приказы свои в одно место себе засунешь!
Я покосился на чекиста.
«Что за фигня? Неужели Воронцов вовсе не Воронцов? Неужели это действительно враг? Вот так, неожиданно? Но почему так стал считать Апраксин? А как быть с убитым Садовским? Он тоже враг? Не может быть! Он же всё время со мной рядом был, помогал изо всех сил. Так неужели всё это время вокруг меня находились враги⁈»
Мысли в голове путались, но вопрос я задать не успел, потому что Воронцов начал тянуться к висевшей на поясе кобуре и это не ускользнуло от цепкого взгляда бойца.
— Руку убрал! Не шути со мной! — прокричал он. — Покажи руки! Обе, чтобы я видел! –якобы чекист зло глянул на него, но движение прекратил. — Спиной повернулся! Быстро! Руки поднял!
Воронцов покривился, но, в конце концов, повернулся к Апраксину спиной и поднял руки.
— То-то, — сказал Апраксин и, быстро подойдя к чекисту, вытащил из его кобуры пистолет и положил оружие к себе в карман. — Вот так-то оно лучше будет.
— Предатель! — с вызовом произнёс лейтенант госбезопасности.
— Я предатель? — удивился державший его на прицеле боец. — Да это ты со своим халдеем Садовским предатели. Я это ещё с госпиталя заподозрил.
— Что заподозрил? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого.
Я всё ещё не верил в реальность происходящего. Рассыпавшаяся на мелкие осколки картина мира никак не могла обрести целостность.
Апраксин удивлённо посмотрел на меня и напомнил:
— А то, как он подставил Зорькина, с сапогами.
— С сапогами?
— Да! С набойками и гвоздями теми! Помнишь, в больнице? Вот и я вспомнил!
— Никого я не подставлял, — замотал головой тот, кто называл себя Воронцовым. — Зорькин был враг. И мы его разоблачили.
— Да, был, — согласно закивал Апраксин. — Только вот сапоги ты ему сам специально подсунул. Да так мастерски сделал, чтобы набойки с гвоздями всем были видны.
— Ничего я не подсовывал!
— В НКВД ты это расскажешь! — зло засмеялся Апраксин и кивнул мне: — Лёшка, не веришь мне?
— Уже не знаю, — обомлел я, косясь на когда-то бывшего друга и командира.
История с сапогами действительно была странная. Но также я помнил и о том, что именно я увидел те злосчастные сапоги, что были на предателе Зорькине.
«Увидел, и сам рассказал об этом чекисту. Сейчас же из слов Апраксина получается так, что Воронцов с умыслом надел эти сапоги на одного из своей группы предателей и показал их мне. А зачем? Хотел сойти за своего? Чтобы я ему больше доверять стал? Чушь! Я кто? Генерал? Маршал какой-нибудь? Зачем ему это? Какой профит он с этого мог бы получить? Да никакого! Поэтому всё сказанное — это подгонка фактов и явно какая-то ошибка!»
Так как версия была крайне слабая, решил о мотивах того разоблачения поинтересоваться у Апраксина.
— И нахрена ему это было нужно? Какую цель он тем разоблачением преследовал?
— Так чтобы втереться в доверие! — пояснил боец.
— К кому? К нам?
— К нам. В смысле не к тебе или ко мне лично, а ко всем нам: комдиву, к его заместителю и штабу.
Скрывающийся за личиной Воронцова презрительно фыркнул и процедил:
— И что же я хотел, по-твоему, сделать?
— Откуда мне знать? Вероятно, собирался в наши ряды дальше внедряться.
— Бред! У тебя нет никаких доказательств. Одни предположения.
— Это ты прогадал, товарищ лейтенант госбезопасности, или кто ты там по их званию? Как тебя звать-величать? Штурмбанфюрер какой-нибудь? Или не дослужился ещё?
— Это бред, я не враг! Лёшка, не слушай его. Он нас на мушке держит, а не я. Значит, он предатель и есть. Либо предатель, либо сумасшедший! Мы же с тобой ещё с Троекуровска знакомы. Вместе же из больницы выходили. Помнишь, как грузовик угнали?
— Помню, — кивнул я и посмотрел на Апраксина. — И немцев мы ещё при этом уничтожили и захватили.
— А ты, Лёшка, его не слушай. Он всё складно поёт. Знаю я как вы оттуда выходили, ты же нам сам рассказывал. Но там всё было шито белыми нитками! Напомнить? — Горячо заговорил боец и, не дожидаясь моего согласия, продолжил: — Ты без сознания в больнице Троекуровска был. Так?
— Да. Там я его впервые увидел. Хотя он…
— Вот именно! Вспомни, как ты о нём вообще узнал. Помнишь? А я тебе напомню твои же слова. Ты его не узнал, а увидел в больнице первый раз. Это он тебя убедил, что вы с ним и ранее были знакомы. Я помню, как ты рассказывал эту историю. Он говорил тебе, мол, это он тебя с линии фронта возвращает домой. Что, мол, вёз он тебя на вокзал, и вы под бомбёжку попали. А после этого, мол, в госпитале оказались и случайно в подвал провалились. Так?
— Так оно и было. Что ты тут сочинить пытаешься⁈ — прорычал чекист, который,
