Неправильный диверсант Забабашкин - Максим Арх

Мы не могли, не имели права смеяться во всё горло. Смеяться от души. Смеяться так, чтобы потом заболели челюсть, живот и даже голова.

И из-за этого нам приходилось ещё тяжелее.

Хрюканье и постанывания, вытирание слёз с лица и гримасы боли от отзывающихся в теле ран, катание по сырой и грязной земле с одновременным зажиманием себе рта — вот был удел того неудержимого веселья, которое сейчас на нас напало.

Это был воистину смех сквозь слезы. И даже тяжелораненый Апраксин, что-то копающийся с затвором винтовки, чуть не выронил её из рук, еле-еле сумев удержать в последний момент.

Вероятно, такие секунды радости человеку нужны даже в самые сложные и тяжёлые времена. И он — человек, даже попав в, казалось бы, безнадёжную, безвыходную ситуацию, находясь в бездне отчаянья, всё же сумеет найти в себе силы и обнаружить хоть капельку позитива. Вот и мы, через эту не очень-то и смешную, но сейчас крайне уместную шутку получили мощный заряд энергии и тем самым в одно мгновение на порядок улучшили своё моральное состояние. Мы поняли, что положение наше серьёзное, но не такое уж и безнадёжное. Раньше у нас тоже были сложности и ничего, мы выжили. Выживем и сейчас.

Всеобщее настроение озвучил качающий головой и морщившийся то ли от боли, то ли от смеха Апраксин.

— Эх, Григорий Афанасьевич, умеешь ты словцом ударить. Молодец! — похвалил он чекиста. А потом неожиданно обратился к Садовскому. — Мишка, у тебя патронов в винтовке нету.

— Да ну⁈ — удивился тот.

— Вот тебе и ну, — сказал наш часовой и пощёлкал затвором.

— У меня вещмешок с патронами остался в самолёте, — расстроился Садовский.

— Не в самолёте, а у меня под деревом. Ты ж мне его оставил, когда на зачистку шёл, — напомнил я.

— И вы его в спешке забыли взять, — констатировал Воронцов. — Разгильдяи!

Он был прав целиком и полностью. Мы действительно про патроны забыли, и в первую очередь вина лежала на мне, ведь этот вещмешок был оставлен для моих нужд.

Но за меня заступился Апраксин.

— Некогда нам было те патроны искать, товарищ лейтенант госбезопасности. Нам отступать надо было. Да и весть о Зорькине нас там выбила из колеи, — Апраксин посмотрел в мою сторону и, проскрежетав зубами, с сожалением в голосе произнёс: — Эх, жалко только, что ты не кончил гада этого ползучего. А ведь как хорошо его вычислили по сапогам.

— Это да! Лёшка молодец, — зевнул Садовский и обратился ко мне: — И как это ты такое придумал? Почему на это обратил внимание?

— Да так, — пожал я плечами, хотя знал, что в полутьме никто этого не заметит. — Просто пришло в голову про гвозди в сапогах.

— А если б не пришло? То что, он бы средь нас сейчас был?

— Может, был бы, а может быть, и нет, — зевнул я. — По-другому бы вычислили.

— Да спите вы! Что же касается патронов, то Забабашкин, дай свою винтовку Апраксину и давайте спать, — произнёс командир.

— У меня есть несколько патронов в карманах, — сказал я и, присев, стал доставать остатки.

Подошедший Апраксин присел рядом, но насколько я понял, именно сейчас ему было не до патронов. Он явно «закусил удила» и решил выяснить ещё какой-нибудь хитрый способ по поимке шпионов.

— Лёшка, ну скажи, как ещё можно выяснить: шпиён перед тобой или нет? Вдруг бы Зорькин без сапог был, как бы мы его споймали? — спросил он.

— Не знаю. Подумать надо, — зевнул я и, чтобы закончить допрос, вспомнив из прошлой истории то ли миф, то ли правду, сказал: — Я где-то слышал, что по скрепкам на служебной книжке красноармейца можно.

Воронцов буркнул:

— Я сказал: хватит болтать! Приказал отдыхать!

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, мы тихо, — пообещал Апраксин и подался ещё ближе ко мне. — Это как, по скрепкам-то?

— Да очень просто. У нас в СССР скрепки делают из простого железа, поэтому они со временем ржавеют. И бумагу вокруг себя тоже ржавчиной покрывают. А немцы, не зная этого, скрепки из нержавейки делают, аккуратные они, педантичные. Ну и, соответственно, служебная книжка красноармейца в местах скрепления никаких следов ржавчины не имеет, — рассказал я, нашёл пяток патронов и протянул их бойцу. — Возьми.

— Ничего себе… — удивился старый красноармеец. — Неужели и вправду так можно?

Я не ответил. Апраксин хмыкнул, зарядил винтовку и залез к себе в карман гимнастерки. Достал оттуда свою книжку красноармейца и стал её внимательно изучать. Уж не знаю, что он там, в полутьме увидеть смог, но после увиденного он удовлетворённо хмыкнул и убрал его обратно. Потом тяжело вздохнул, покачав головой, поднялся, подошёл к лежащему Михаилу и, неожиданно наведя на него ствол мосинки, заскрежетав зубами, проговорил:

— Вот ты и вскрылся, сволочь фашистская! — И выстрелил Садовскому в голову.

Глава 4

Враг

Выстрел в лесу прозвучал как гром среди ясного неба. Воронцов резко обернулся и собрался было начать вставать, но Апраксин навёл на него оружие.

— Сиди тихо, вражина! — Оскалился он на чекиста.

— Апраксин, немедленно отдай мне винтовку, — ледяным тоном произнёс Воронцов.

— Шиш тебе с маслом, — усмехнулся тот и сказал мне: — Вот, Лёшка, гляди, именно так выглядит немецкий диверсант.

— Что⁈ — всё ещё находясь в прострации, не понял я, переводя взгляд с Воронцова на Апраксина. — Ты что творишь, Роман Петрович⁈ Прекрати! Это же свой.

— Никакой он не свой. Это вражеский шпиён, Ляксей. А этот, — он кивнул на лежащего замертво Садовского, — его подручный. — Сказав это, он сделал шаг назад, встав таким образом, чтобы я тоже был в его поле зрения, и покачал головой: — Не шали!

Я остановил руку на полпути, так и не взяв мосинку, одновременно с этим всё ещё пытаясь понять, что происходит. Ситуация была совершенно нетривиальной и требовала срочного прояснения.

Пристально посмотрев на Апраксина, я как можно спокойнее, но в то же время, возможно, несколько прямолинейно спросил:

— Ты, что, дядя Рома, с ума сошёл?

— Не сошёл, Лёшка. Я этих гадов давно вычислил. И ты не рыпайся. Тем более я твоей книжке