Опричник - Геннадий Борчанинов
При дворе вообще было две группировки, одна, во главе с Алексеем Адашевым, выступала за перемирие с Ливонией и борьбу против Крымского ханства, другая, наоборот, желала усиления и завоеваний именно на северо-западных рубежах. Сильвестр, похоже, принадлежал к первой.
— Быть посему… — произнёс Иоанн после долгих раздумий. — За умысел воровской, за попытку душегубства, за крамолу и измену, приговариваю тебя к смерти.
Эти слова дались ему нелегко, не только потому, что он не хотел брать на себя грех убийства, но и потому, что Сильвестр долгое время был его учителем и наставником, по сути, самым близким человеком. И оттого его предательство наверняка ощущалось ещё больнее.
Сильвестр дёрнулся, как от пощёчины. Он никак не мог ожидать, что государь приговорит его к смерти. Прежде Иоанн столь суровую кару не использовал.
— Государь… — он упал на колени, пополз к нему. — Каюсь, государь, каюсь! Бес попутал, не ведал я, что творил…
Царь скривился от отвращения, все остальные ничуть не скрывали своего презрения к малодушию Сильвестра. Зрелище и впрямь было жалкое.
— Государь! Владыка! — взмолился расстрига.
Но решение было окончательным и обжалованию не подлежало. Царь сделал свой выбор.
— Никита! Уведите его, — приказал Иоанн. — Завтра казни быть. Макарий! Ступай с ними. Исповедаться ему потребно.
— Слушаюсь, — кивнул я, и мы с Леонтием потащили рыдающего Сильвестра прочь.
В застенки Кремля. Позади нас мрачно вышагивал митрополит, глядя, как мечется в наших руках его бывший протеже.
Глава 5
Сильвестра определили в одиночную камеру в Беклемишевской башне, сдали под роспись тамошним стрельцам, закрыли наедине с Макарием. И хотя исповедь бывшего священника мне тоже было бы очень интересно послушать, особенно имена и фамилии, которые могли бы там прозвучать, тайну исповеди митрополит Макарий наотрез отказался нарушать. Ничего, я и без этого найду всех негодяев.
Но на данный момент моя работа выполнена, так что я со спокойной душой поднялся обратно во двор Кремля. И Леонтий тоже, вслед за мной. Там нас уже поджидал один из царёвых слуг.
— Государь видеть тебя хочет, — сказал он. — Сейчас же.
Отправились за ним, куда деваться-то. Дядька, правда, остался ждать за дверями, и я прошёл к царю один. Тот сидел в кресле с задумчивым и печальным видом, в полном одиночестве. Царицы и её брата уже с ним не было. Даже писец исчез вместе со всеми письменными принадлежностями.
— Государь, — поклонился я.
— Ну что, доволен? Искуситель… — проворчал Иоанн. — Заставил-таки грех на душу взять…
— Справедливость это не грех, — сказал я.
Да и не заставлял я никого. Просто убедил. Да и аргументы у меня железобетонные, не поспоришь.
— Живёшь сейчас где? Там же, за Яузой? — спросил вдруг царь.
— Да, государь, — сказал я.
— Здесь тебе светлицу выделят, — лениво бросил Иоанн. — Чтобы не мотаться туда-сюда лишний раз. Подворье московское… Не заслужил пока.
Или же свободных подворий просто не было. Жилплощадь в центре Москвы во все времена — дефицит.
— Благодарствую, государь, — поклонился я.
Тот махнул рукой, мол, пустое.
— Рядом будь. До новых указаний, — сказал он.
— Слушаюсь, — сказал я.
Он жестом отпустил меня, пребывая всё в той же задумчивости, и я поспешил уйти. Ни награду за выполненное задание, ни дальнейшие указания я с ним обсуждать не стал, видя, в каком он состоянии. Да и право жить и столоваться в Кремле само по себе можно считать наградой. Хоть и весьма специфической.
Всё тот же слуга проводил меня до моего нового обиталища. Царский терем это не только покои царя, это и кухни, и чуланы, и людские, и гостевые комнаты. Самому царю много не надо, а вот тем, кто всё это великолепие обслуживал — очень даже.
Мне досталась весьма скромная светлица, квадратов на десять. Обставлена простенько, кровать с периной, длинный сундук в углу, красный угол с лампадкой и образком, лавка, пюпитр, несколько пустых полок. Непохоже, чтобы отсюда кого-то выгнали, чтобы поселить меня, но смутное подозрение всё равно оставалось.
— Так, а человека моего куда? В людскую? — спросил я у слуги.
— Про него ничего не сказано, — ответил тот.
— Значит, дядька, со мной поживёшь, — сказал я. — Тащи с конюшни сумки наши тогда.
— Добро… Я вон, тут, на сундучке, аккурат мне места хватит… — забормотал Леонтий.
Царёв слуга ушёл, не удостоив меня никакими больше объяснениями, а я принялся располагаться на новом месте. Не зная, в общем-то, чем ещё заняться. Статус мой здесь по-прежнему был для многих непонятным и неопределённым, о характере моей службы знали ещё далеко не все, поэтому держались настороженно. А как узнают — будут держаться ещё настороженнней.
Среди дворцовой челяди тоже хватает изменников. Тех, кто просто берёт копеечку за подслушанные разговоры, я даже не считал, этого во все времена хватало. Но были и те, кто служил во дворце исключительно по приказу своих настоящих господ. И именно они могли в самый неожиданный момент выкинуть какую-нибудь пакость вроде яда в кубке вина. Или впустить в терем тех, кого пускать не следовало. Или чёрт ещё знает что.
Контрразведкой и обеспечением безопасности первых лиц государства я никогда не занимался, так что всё приходилось изобретать с ноля, пользуясь только общими знаниями и паранойей.
Например, регламент царских поездок однозначно требовал доработки. И пусть охраной непосредственно августейшей особы занималась избранная тысяча и царские рынды из их числа, дело своё они делали весьма скверно. Так, что любой желающий мог, например, кинуться государю в ноги, когда тот выходил из церкви. А если могли кинуться с челобитной, то что мешает кинуться, например, с кинжалом?
Хотя, возможно, я смотрел на всё со своей колокольни жителя двадцать первого века. Это для меня нападения на главу государства — просто ещё один акт терроризма. А для местных государь — это помазанник божий, и обычному человеку не так-то просто решиться на преступление такого масштаба. С другой стороны, психопаты были и есть во все времена.
Через полчаса Леонтий, загруженный нашими сумками, ввалился в комнату. Я лежал на лавке прямо в одежде и обуви, размышляя о том, как нам обустроить Россию. Только
