Выпускник - Мэт Купцов

Слышу в голосе дяди напряжение.

— Я всегда думал, что мой отец был крепким и несломленным, а тут оказывается, что он вернулся поломанным.

Дядя Витя долго молчит, словно решает, стоит ли продолжать. Я вижу, как его лицо меняется — сначала недовольство, потом воспоминания, что–то горькое.

— Ну что ж, раз уж ты хочешь знать, расскажу, — говорит он, опираясь локтями на стол. — Твой отец — Матвей вернулся домой с грудью, полной орденов и медалей. Да, герой, да, награды. Но, когда дело дошло до работы, оказалось, что никому он не нужен. Одна рука у него не работала после контузии. И вроде как, куда его пристроишь?

Горькая улыбка дяди Вити говорит о том, что это было обиднее всего.

Хмурюсь, понимая, через что пришлось пройти отцу.

— Взяли его сторожем. — Дядя Витя нехорошо хмыкает.

Как так — то?

— Человека, который командовал взводом, который не раз поднимал ребят в атаку под пулями, поставили сторожем. Это даже не работа, это так, чтобы отмахнуться.

Инвалид, одной рукой много не наработаешь. Сначала Матвей согласился, да только гордость не позволила долго там оставаться.

Когда бабулька древняя пришла на смену к нему, да еще под ружье подхватилась, он в тот же день заявление на увольнение подал.

Отец твой гордый был.Не хотел вот так заканчивать в свои двадцать пять лет.

— И тут нашелся друг, с которым они вместе в войну землю топтали, тот в леспромхозе работал. Он–то его и пригласил к себе. Работа вроде не пыльная — сплав леса. Но знаешь, в то время всё было не так просто. Там тоже свои начальники, свои подковёрные игры.

Твой отец, как только взялся за дело, сразу сделал так, что лес начали сплавлять лучше, чем раньше. Работяги его уважали, как своего, потому что он фронтовик, да ещё и с характером. Он людей не гнал, но они за ним шли.

— И вот тут появляется начальник, — дядя Витя сплёвывает сквозь зубы. — Захотел сделать себе имя на успехах твоего отца. Ему было нужно больше леса, больше планов, больше цифр для отчётов. Понимаешь, как это работает?

Молча киваю. Понимаю. Стандартная схема.

Начальники думают о цифрах, не о людях.

И вот теперь мой отец, Матвей Сомов, оказался на передовой новой, невидимой войны — с чиновниками.

— Поставил перед ним задачу — увеличить сплав. Как? А плевать. Главное, чтобы цифры в отчётах росли, –продолжает Виктор. — Но отец твой не был таким. Он понимал, что, если они увеличат план, люди просто не выдержат. Измотают всех, поломают, только чтобы начальник получил регалии.

— И что он сделал? — спрашиваю, хотя уже догадываюсь.

— Послал его на три буквы. Прямо на службе. Грубо, по–военному. Сказал, что он фронтовик, а не чья–то марионетка. Что люди для него важнее, чем планы.

Начальник этого не стерпел. Решил уволить его сразу же. Оформил всё как «несоответствие должности». Ты представляешь? Инвалид Великой Отечественной не соответствовал должности бригадира.

Дядя Витя с досады рубанул рукой воздух.

— Мне сложно поверить в это. Как можно уволить человека, который столько сделал для страны? А ещё сложнее представить, что отец молчал об этом, — продолжал дядя.

— Уволили его, и сделали строгий выговор. Мол, как мог такой человек управлять бригадой? А ведь он управлял! Лучше всех. Но начальству нужно было просто избавиться от него, как от неудобного элемента.

Понимаешь, чтобы машина работала, колесо вертелось, винтики должны быть один к одному, а если какой винтик вылез шапкой вверх, то его тут же удаляют.

Дядя Витя продолжает, не давая мне вставить слово.

— И друг его, тот, что устроил твоего отца, тоже попал под раздачу. Ему тоже влепили выговор. За то, что взял инвалида на такую ответственную работу.

Переполняет злость, гнев, досада.

Дядя Витя тяжело вздыхает, наклоняется ближе ко мне, словно хочет, чтобы никто больше не услышал того, что он собирается сказать.

— После того увольнения отец твой Матвей совсем сник. Человека, который всю жизнь был на передовой, который привык к бою, к решительным действиям. И вот его вдруг выбросили за борт. Как ненужную вещь.

Взгляд дяди Вити мечется по кухне и возвращается ко мне.

— Он месяц сидел дома, почти не разговаривал, смотрел в одну точку, молчал. Мать твоя — моя сестра, не знала, что делать. Бабушка тоже переживала, но им обеим было тяжело. Вся семья зависела от отца, а он тенью стал.

Рука не работает, как прежде, но это не мешало ему быть лучшим в своей работе. Но как только начальник решил сделать из него инструмент для своего успеха, и когда Матвей не дал себя сломить, его просто выбросили, как сломанную деталь.

Дядя Витя умолкает на мгновение, будто снова переживает те события.

Я чувствую историю отца, как свою собственную. Меня накрывает каскадом ярости.

— Пришёл я как –то к ним, — продолжает дядя. — Увидел отца в этом состоянии. Сидит за столом, перед ним газета разложена, но он её не читает. Просто смотрит куда–то сквозь неё. Брови нахмурены, губы сжаты, а на лице — боль и тоска. Словно на войне потерял не только товарищей, но и самого себя.

Я тогда сел напротив, смотрю на него и понимаю, если я сейчас ничего не сделаю, он так и останется сидеть, жизнь из него уйдёт.

— Матвей, — говорю, — ну, что ты так сидишь? Тебя же все уважают. Ты же герой! А ты, как мальчишка, сидишь и страдаешь. Ты фронтовик, неужели после всего пережитого этот начальник может сломать тебя?

Отец твой поднимает на меня глаза, молчит, смотрит в упор, потяжелевшим взглядом. Тяжело ему принять действительность, а сказать об этом еще тяжелее.

Штормит в его взгляде. Всех разнести готов к чертям собачьим!

Да не дело только это.