Нильс - Андрей Валентинов
Анри Леконт дернул плечами.
— Тоже мне, герой! Фантомас, подогретый к ужину. Кому он сейчас нужен?
— Ты что, Анри, газет не читаешь?
Рядом с журналом легла «Фигаро», на этот раз вчерашняя. Бывший учитель гордо расправил плечи.
— Нет!
Большие черные буквы поперек страницы:
«ЖЮДЕКС! НОВАЯ КРОВЬ!»
* * *Людям свойственно преувеличивать. Анри Леконт газеты читал, пусть не каждый день и не все страницы, и о Жюдексе, конечно же, знал. В детстве смотрел старый немой фильм о бандите в черном плаще до пят, а два года назад не мог пропустить отчаянные вопли мальчишек-газетчиков: «Жюдекс вернулся! Жюдекс вернулся!»
…Андре Журье — богатый, красивый, избалованный женщинами. Playboy, иначе и не скажешь. Летчик, искатель приключений, охотник на африканскую дичь, отстрелявший «большую пятерку». Тридцать лет, белоснежные зубы, крепкий загар…
Умирал искатель приключений долго, нож рассек брюшину, словно кто-то помог сделать сеппуку. Лужа крови, а в луже обрывок афиши старого фильма. Жюдекс, благородный разбойник… И несколько букв карандашом.
Париж ахнул. Префектура отрядила лучших сыщиков, те бодро взяли след и умчались куда-то вдаль. Публика поглядела им вслед и даже не успела обернуться, когда Жюдекс нанес новый удар. На этот раз обрывок афиши лежал рядом с телом маркиза де ла Шене, тоже молодого и богатого, тоже любимца женщин. И — несколько букв карандашом.
Через полгода, когда легкомысленные парижане начали подзабывать убитых, Жюдекс вернулся.
* * *— Главное — никакой политики, — втолковывал Бродски. — Жюдекс не работает ни на Коминтерн, ни на гестапо. Политики вообще не существует, есть Добро, Зло и Любовь. Любви побольше! Пустим две серии — подешевле, в бумажных обложках, и приличную с хорошими цветными иллюстрациями. Насчет авторских прав переговоры уже ведутся.
Бывший учитель вновь дернул плечами. Капитан Астроид, спаситель Галактики, нравился ему куда больше, чем кровавый маньяк, пусть и очень благородный.
Бродски засопел, пододвинулся ближе.
— Гонорары, конечно, совсем иные, чем за перевод, будешь покупать красное вино цистернами. Но не это главное, Анри! Ты создашь нового Фантомаса! Это слава, всемирная слава! И до нее — всего один шаг!..
Леконт-прежний, конечно, возмутился бы, может даже ушел из кабинета, хлопнув дверью, чтобы никогда не возвращаться. Леконт-нынешний всего лишь поморщился.
— И для этого тебе нужен дипломированный филолог?
Бродский резко поднялся, чуть не опрокинув стул. Уперся кулаками в столешницу, наклонился.
— Да! Мне нужен дипломированный филолог. Анри! Я еврей, а не дурак. И деньги считать умею, и читателей наших оцениваю правильно. Именно ты знаешь, как для них сочинять, чтобы восхищались и ждали следующий выпуск. Или негодовали, но все равно ждали. Ты профессионал, Анри! Думаешь, почему я плачу тебе больше, чем остальным? За качество перевода? Нет! Потому что знаю — когда-нибудь ты нам пригодишься. Вот и пришло время.
Подошел к врезанному в стену сейфу, позвенел ключами.
— Сейчас выдам аванс, пиши расписку.
Бывший учитель прогнал наваждение. Встал, одернув старый потертый в локтях пиджак. Выдохнул.
— Пока не надо. Подумаю. Немного, пару дней… Я читал о самом первом Жюдексе, прообразе, про которого потом фильм сняли. Он был психически больным извращенцем. Думаешь, нынешний лучше?
Прозвучало как-то неубедительно. Бродски, явно это почувствовав, мягко улыбнулся.
— И что? Ты будешь сочинять художественный текст и описывать вымышленного героя. Его первая жертва окажется педофилом, вторая — садистом, третья каннибалом. А Жюдекс — твой Жюдекс! — примет на плечи все грехи нашего мира. Аллилуйя, аллилуйя! Думай, Анри, только недолго. А еще лучше не думай, а напейся. С похмелья решения принимаются быстро.
* * *Возле входа в подъезд его окликнули.
— Добрый день, мсье Леконт!
Голос он узнал, поэтому ответил, даже не обернувшись:
— Добрый день, мадемуазель Грандидье.
Взялся за ручку двери, но войти не успел.
— Мсье Леконт, можно у вас спросить?
Он обернулся, попытавшись прикинуть, сколько девочке с чердака лет. Четырнадцать? Больше? Такая же некрасивая, как Мари-Жаклин, только взгляд какой-то уж очень серьезный.
— Спрашивайте!
Обычно из редакции он ехал автобусом до церкви Святого Сердца и только оттуда шел пешком. Но сегодня не пожалел ботинок, благо дождь перестал, и сквозь низкие тучи выглянуло неяркое осеннее солнце. На душе… Непонятно что на душе. Не мужчина под тридцать, а юная школьница, которой впервые предложили выйти вечером на Пляс Пигаль.
— Мне сказали, что вы поэт. Это правда?
Вопрос показался настолько нелепым, что бывший учитель на миг ощутил себя в сгинувшем навсегда Прошлом. Ученики в особенности же ученицы переходного возраста иногда испытают преподавателя на прочность.
«Но молчать нельзя! — наставляла молодых педагогов мадам Жубер. — Не знаете, как ответить, анализируйте сам вопрос». Этот случай не из сложных.
— Вам честно, мадемуазель Грандидье? Не знаю.
И, не дожидаясь продолжения, пояснил.
— На последнем курсе университета издал сборник — сто экземпляров за свой счет. Заглянул в него год назад. Не понравилось.
Девочка с чердака невозмутимо кивнула, словно ничего иного и не ожидая.
— Спасибо, мсье. Извините за любопытство, это у меня наследственное. Хочу предупредить…
Задумалась на миг, закусила губу.
— Возможно, в ближайшее время я о чем-то вас попрошу, скорее всего, о какой-то мелочи. Не вздумайте мне помогать, скажите, что спешите, или у вас живот болит…
Анри Леконт тоже решил ничему не удивляться.
— Допустим. А потом?
— А потом уезжайте из города, а еще лучше — из страны. Надежнее всего самолетом, там до сих пор документы проверяют не на всех рейсах.
Бывший
