Нильс - Андрей Валентинов
Доктор Фест очень удивился (чем Аргентина провинилась?), но переспрашивать не стал. Может, книжки печатают именно там?
* * *Сегодня пепельница использовалась исключительно по прямому назначению. Курил доктор только на кухне, чтобы меньше задымлять квартиру. Свет всюду выключен, горит лишь маленькая лампочка на печной вытяжке. Вокруг стоит тишина, все дела сделаны, несколько минут абсолютного покоя между Сциллой «Вчера» и Харибдой «Завтра». Маленький нестойкий Эдем…
Но забыть о делах не удавалось даже в эти минуты. Напротив, в ночном сумраке исчезло все лишнее и суетное, оставляя только самое главное, и проступала истина, пусть пока и неясным смутным контуром.
…Фюрер не выступил по радио, никакого официального сообщения нет, министерство иностранных дел тоже молчит. А между тем пожар в центре потушили только сегодня утром, из соседних кварталов эвакуировали жителей и учреждения. Зато объявился Генрих Гиммлер (уцелел!). Короткая заметка внизу первой страницы извещала о том, что рейхсфюрер провел совещание с руководством СС. Где именно и какова повестка, не уточнялось.
А еще в газетах начали появляться первые некрологи — маленькие черные рамочки на последних страницах без указания рода занятий и причин смерти. Много рамочек, очень много.
Так что это было? Молчит Франция, и Британия молчит. Войны так не начинают…
Пепельницу он вымыл и полотенцем протер. Порядок, да-да, настоящий прусский порядок! Можно и…
Нет, нельзя!
На шум мотора вначале не обратил внимания. Мало ли кто ездит ночью по Берлину? Но когда в зыбкой тишине подали голос тормоза…
Еще авто, и тоже остановилось! Стены стали бумагой, а потом и растворились в ночной темноте. Открываются дверцы, слышны негромкие голоса. Уже во дворе… Дверь в подъезде…
Может, еще обойдется?
…На лестнице!
Страх где-то заблудился, только легкое сожаление о несделанном. Но и так неплохо, Мельник говорил, что подпольщику в среднем отпущен год. Он продержался много больше.
Доктор Иоганн Фест как раз надевал пиджак, когда в дверь заколотили.
Глава 2. Разгон
Нильс и его гуси. — Тауред атакует. — Время гостей. — Ночью в поле. — Савойский дом. — Майор Грандидье — Казармы Лейбштандарта
1
— Папа-а-а! Мы тебя жде-е-ем!..
Девочка лет двенадцати помахала маленькой смешной шляпкой с лентами. Отбежав за угол ближайшего дома, выглянула. Исчезла. Мельник помахал ей вслед.
— Прощай, конспирация! И не упрекнешь, больше года не виделись.
Иоганн Фест улыбнулся.
— Вам можно только позавидовать… Итак, договорились. То, что пойдет в открытую прессу и на радио, пусть будет подписано именем доктора Левеншельда. А что? Почтенный германист, преподает где-нибудь в Стокгольме.
— Левеншельд, — Мельник на миг задумался. — Сельма Лагерлёф, насколько я помню?[11] Не возражаю, но стапо этим не обманешь. Зато когда их агенты попытаются сорвать маску… Да! Если удастся, то это будет самой удачной моей операцией!
Посмотрел на парящих в небе чаек, улыбнулся, смешно, совершенно по-детски, наморщив нос.
— Начнут искать Левеншельда, конечно же, в Швеции. А вдруг? В Стокгольме никого не найдут, но где-нибудь в Гетеборге или Мальме… Выяснится, что оттуда только что уехал страшный и ужасный Рудольф Рёсслер[12]. Не слыхали о таком, доктор? Зато Гиммлер и Мюллер прекрасно его знают. Чуть ли ни самый опасный враг Рейха! Скорее всего, настоящий Рёсслер погиб по время вторжения в Швейцарию, но даже его тень сумеет вас защитить. Однако это моя забота, а вы… Нужен еще один псевдоним — для совсем-совсем своих. Скажем, мне придется докладывать камраду Вальтеру Эйгеру.
Доктор Фест невольно подобрался. Неуловимый Вальтер Эйгер, руководитель Германского сопротивления! Что бы такого придумать? Впрочем, зачем придумывать?
Он тоже поглядел на парящих над морем чаек. А если представить, что это дикие гуси? Лагерлёф писала не только о Левеншельдах.
— Помните мальчика, который не захотел, чтобы его друга подали на блюде — жаренного и с яблоками?
Мельник не думал и секунды.
— Конечно, помню, камрад Нильс!
* * *— Не хочу вас разочаровывать, камрад Нильс, но все мы, подпольщики, прокляты. Победим или нет, именно на нас, правых и неправых, свалят все преступления и грехи. Оправдываться, скорее всего, будет уже некому. Увы, в подполье можно встретить только крыс.
— Пусть. Мы, по крайней мере, попытаемся.
* * *Двое держат за локти, один, громко топая ботинками, осматривает квартиру. Сам главный, не шкаф даже — грузовой контейнер, сопит прямо перед носом, разглядывая его документы. С них и начали: паспорт, пропуска в музей, в библиотеки…
Все в черных кожаных плащах. Не форма, но очень похоже.
Где-то так он себе арест и представлял. Разве что гости не представились и удостоверения не предъявили. Не иначе, побрезговали.
Изучив документы, главный, спрятав пропуска в боковой карман плаща, вернул паспорт. Нахмурился.
— Доктор Фест! В вашей квартире должна находиться…
Пожевал губами, затем полез в карман, но уже другой. Бумага, мятая, сложенная вчетверо. Негромкий шелест.
— …Тетрадь, являющаяся собственностью… э-э-э… профессора Фридриха Рауха.
Иоганн Фест едва удержался, чтобы не кивнуть в ответ. Все верно, все, как в книгах, для начала — самые нелепые и глупые вопросы.
— Дверь справа, книжный шкаф, нижняя полка, две картонные папки. Не тетрадь,
