Выпускник - Мэт Купцов
— Чтобы всю цепочку взяли, — отвечаю чётко. — Кого можно — посадили, кого нужно — уговорили работать с нами. Я хотел сам! Без чужого контроля.
— А ты уверен, что сам не загремишь? — в голосе дяди Вити слышится забота, которую он старается скрыть за суровым тоном.
Я только киваю:
— Да. Потому что раньше следующего года дело не завершится.
— С чего ты так уверен? — дядя не отводит глаз, прищурившись и, кажется, продумывая всё, что я сказал.
— Я знаю. Это не тот случай, когда спешить надо, дядь Вить. А вот ты мне скажи… поговорим на чистоту?
— Говори.
— Мне нужно, чтобы ОБХСС подключилось, — я смотрю ему прямо в глаза. — У тебя ведь там есть друзья, связи? Ты же крутой⁈
На мгновение дядя Витя только внимательно слушает, молча кивает. Потом в уголке его рта мелькает едва заметная улыбка, и он, чуть насмешливо, отвечает:
— Всё-таки решил не разменивать талант на журналистику, а занялся нормальным делом, да? С твоим-то талантом!
— Талант? — не удержавшись, усмехаюсь я. — Какой у меня талант, дядь Вить? Я просто лезу всё время на рожон, мне так нравится жить, ходить по лезвию, потому что раньше я жил по правилам…
И тут я делаю паузу, вздыхаю, заметив, грозный взгляд дяди.
— Талант попаданца! — выдавливает он едва слышно. — Такими вещами, Макар, не шутят и не размениваются!
Я оторопело уставляюсь на него, не веря своим ушам. Мороз будто крепчает, от удивления я даже забываю, что где-то рядом ещё бурчит моя удочка.
— Дядь Вить… ты книжек начитался, что ли?
— Макар я тоже попаданец. Дядя Витя не выжил тогда, когда его пырнули. Он ушел и на его место пришел я. Я умер в 1984 году в Афганистане. Бой в ущелье Хазара стал роковой ошибкой для наших войск. В ущелье мы столкнулись с моджахедами, я входил в 1-й батальон 682-го мотострелкового полка 108-й мотострелковой дивизии.
Это был знойный и тихий день в ущелье Хазара, словно сама природа затаила дыхание перед грядущей трагедией.
Наш 1-й батальон 682-го мотострелкового полка получил приказ зачистить местность от моджахедов, которые, по разведданным, залегли в глубине узкого ущелья. Ущелье с его высокими каменными стенами давало идеальные позиции для засад, и нас предупредили об этом.
Нас уже ждали, чтобы принять, оказав горячий прием.
Но приказ — есть приказ…
— Стоп, — обрываю его. — Эту историю я уже слышал однажды из уст майора Рытвина. Один в один.
Есть у тебя фото Рытвина?
Киваю, у меня много материалов собрано на шайку жуликов за два месяца.
— Покажи!
Достаю из внутреннего кармана черно-белую фотокарточку, протягиваю дяде.
— Понятно, Вадим Казарин, — попаданец, ни стыда, ни совести. Был мелким жуликом в начале двадцатого века, стал крупным. Посещал несколько лет собрания попаданцев, записывал все истории. После пропал. Вот снова всплыл. Я ведь так и думал, что он что-то замышляет.
Я ещё несколько секунд смотрю на дядю Витю, пытаясь осознать всё, что он только что сказал.
— Значит, ты такой же, как я? — произношу, словно сомневаясь, что услышал его правильно. Протягиваю руку, зачем-то качаюсь его плеча.
Он кивает, чуть улыбнувшись, но в его глазах видна серьёзность, словно это не просто шутка или сказка, рассказанная на льду.
— Нас много? — спрашиваю тихо, чувствуя лёгкий трепет.
— Не так много, чтобы мир изменить или спасти, — отвечает дядя. — Но, знаешь, чуточку лучше сделать можем. Когда знаешь историю и будущее, — он пожимает плечами. — Главное — не мешать ходу вещей, но, если шанс есть, помогать, где можем. Поэтому наши люди идут в милицию, в военные, ты — первый, кто решил стать журналистом. Я бы против, но ребята на собрании просили меня обождать с резкими решениями, дать тебе время. Они верили в тебя.
Я киваю, переваривая его слова. Кажется, весь этот снежный мир вокруг, ледяная гладь, бескрайние поля — всё становится немного другим, когда осознаёшь, что здесь, на этом простом зимнем льду, ведётся разговор совсем не о рыбе, а о высших материях.
— Значит, у тебя есть друзья в генеральной прокуратуре и в ОБХСС? Чтобы положить конец этому беспределу? — спрашиваю, снова чувствуя азарт. Теперь-то я точно уверен, что могу доверять дяде Вите, что он поможет завершить «рыбное дело» и «показать» материалы нужным людям.
— Не волнуйся, племянник, — спокойно отвечает дядя Витя, не отводя взгляда от воды. — Всё сделаем как надо. Положим конец «рыбному делу», — и, наклонившись ко мне, добавляет с хитринкой, — будут советские люди кушать кильку, а не красную икру.
Он весело хохочет, но тут же осекается, резко поднимает руку.
— Клюёт.
Он тянет удочку, и прямо в этот момент слышу шаги — возвращается Аркадий. Как ни в чем ни бывало садится на свой стульчик и обводит нас взглядом, будто пытается уловить о чем мы говорили.
А я теперь думаю о другом — возможно, он один из «наших», и знает больше, чем остальные, или всё же он просто обычный, нормальный советский человек, совершенно не догадывающийся, какие разговоры только что здесь велись.
— Не гадай, — обрывает мои мысли дядя, — пока я не дам тебе имена остальных. Это будет решаться на общем собрании.
— Но я же доказал, что годен! –спорю с ним.
— Вот. Именно это качество в тебе меня бесит — я не знаю тебя и не могу просчитать твои следующие шаги. Ты бываешь непредсказуем.
— Ну прости.
— Забудем.
Дальше едем в полной тишине.
— Я дам тебе контакт своего человека, введешь его в курс дела, — говорит дядя, едва копейка Аркадия останавливается
