Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko
В конце не удержалась, фыркнула. Я замялся.
— Так что… — тут она сделала паузу, и я внутренне был готов, что услышу сейчас привычное современному уху «не выпендривайся», — спрашиваю еще раз: баранина или свинина?
— Я доверюсь твоему вкусу! — склонил голову, отсекая все споры.
Адония оценила мою покорность и, в большей степени, полагаю, выказанную ей высокую оценку её женской сущности. Не удержалась, чуть залилась краской, быстро развернулась, заскакала между столиками.
Как бы я ни хотел придумать какое-то определение для неё, сейчас изящно обходившей препятствия в виде столов, стульев, посетителей, все равно, ничего, кроме «горной козочки», в голову не пришло. Штампы, штампы… С другой стороны, штампами стали, потому что проверены веками. Чего уж выпендриваться и придумывать что-либо другое⁈ Козочка по внешнему виду — маленькая, легкая, прыгучая… И по характеру — веселая, озорная. Только сейчас я заметил, что Адония была еще и босиком. Тут уж вопрос закрылся окончательно: козочка и есть!
Вернулась быстро. Поставила на стол тарелку с маслинами. Потом — кувшин.
— Фанагорийское вино! — пояснила. — Будешь доволен. Барашек скоро будет готов.
Я поблагодарил улыбкой. Адония развернулась, готова было «поскакать» дальше по делам.
— Адаша! — позвал я её.
— Да! — обернулась сразу.
— Хотел…
— Что-нибудь еще?
Еще и нетерпеливая!
— Нет. Этого хватит, — успокоил я её. — Может, выпьешь со мной? Мне будет приятно.
— Просто один пить не хочешь, так и скажи! — рассмеялась Адония.
— Да, один не хочу, — я не стал отпираться. — Но мне будет приятно, если ты выпьешь со мной. Может, и тебе будет весело. Я тебя, видишь, как веселю, Адаша!
Адония, сверкая глазами, поизучала меня, подозревая лукавство. Я выдержал этот полиграф.
— Ну, хорошо! Так и быть! Нарушу свои правила. Сейчас только кружку себе принесу. Себе, Адаше, — прыснула, не удержавшись.
…Я разлил вино. Чокнулись.
— Спасибо за компанию! — поблагодарил. — Будь здорова!
Адония просто кивнула. Я пригубил вино, сделал первый глоток. Хм… недурно! Выпил до дна.
— Я же говорила: будешь доволен! — Адония-Адаша оценила мой «глоток».
— Да! Отличное вино!
Я взял маслину. Посмотрел на шалунью, в глазах которой плясали чертики.
— Что⁈
— Шляпа у тебя такая смешная! Ты в ней на соседского кучера похож!
«Да… пилять! — как бы выразился мой тбилисский одноклассник Рауф Адгезалов. — Далась вам всем эта шляпа!»
Но внешне сдержался. Выступил эффектнее: глядя ей в глаза, не переставая глодать маслину, снял, честно признаться, изрядно и мне обрыдший клак и, не поворачивая головы, отшвырнул его далеко в сторону, в переулок.
Но как он полетел!
Она оценила! Что она? Соседний столик, который при моем появлении так же упомянул мой уже бывший головной убор, снова ожил, зашумел. Я перевел взгляд на них.
— Феска — рулит! — пригвоздил их и взглядом, и непонятным сочетанием знакомых слов.
— И апельсины! — добавила непонятное смешливая девица.
Соседи, теребя жилеты, перестали бурчать, пытаясь осмыслить и увиденное, и услышанное. Я вернулся опять к своей «козочке».
Адония прыснула, чуть отворачиваясь, чтобы уж совсем не оскорбить соседний стол.
— Так лучше? — спросил, забирая из тарелки еще одну маслину.
Она, все еще давясь смехом, быстро закивала. Пользуясь паузой, я снова налил себе вина.
— С тобой, действительно, весело! — призналась Адония, когда справилась со смехом.
— Фирма веников не вяжет! — я пошел вразнос.
Теперь пришла очередь Адонии удивляться непонятному смыслу вроде бы знакомых слов. Я не дал ей возможности слишком уж углубляться в семантику моей фразы и просто подмигнул, широко улыбнувшись. Адонию такой поворот устроил. Фразу оценивать она не стала, а на мое залихватское подмигивание опять ответила своим звонким смехом.
Я ждал, пока она успокоится, и думал о том, что она, в общем-то, молодчина! Наверняка, понимала, как некрасива. Наверняка понимала, что ей совсем не светит романтичная дорожка, на которой стоят воздыхающие по ней вьюноши, жаждущие её взглядов, поцелуев, любви… Другая бы — топиться пошла. А она все это с лихвой компенсировала своей живостью, легкостью, веселым нравом. И, если кто-нибудь когда-нибудь это поймет, то будет вознагражден женой — пусть и некрасивой, но с которой ни секунды не будет скучно.
— Сбегаю за барашком! — Адония отсмеялась в очередной раз и начала боком подниматься из-за стола, наивно пытаясь изобразить бедрами нечто завлекательное.
«О, женщины! — только и пришло в голову. — Ничто вас не изменит, и нет на вас управы!»
Вслух же произнес:
— Заслужил?
— И не только барашка! — уже кокетничала моя «козочка» и ускакала за моим горячем.
… Барашек был восхитителен, чего я, признаться, не ожидал. Адония с гордостью смотрела на меня, радуясь моей оценке. И не мешала, понимая, что мне сейчас трудно разговаривать, настолько я был увлечен едой. Но было видно, как её распирает любопытство. И стоило мне только на мгновение оторваться от еды, чтобы подлить себе и ей вина, она не удержалась.
— Ну, расскажи, какими судьбами ты здесь? И надолго ли?
Подозреваю, что ответа на второй вопрос она ожидала с бОльшим нетерпением.
Я не стал вдаваться в подробности. Ответил коротко, указывая на основные обстоятельства. В тот момент, когда я начал сетовать на судьбу, рассказывая о трудностях с жильем в Одессе, Адония на глазах начала загораться и уже с трудом сдерживалась, чтобы дослушать меня до конца.
«Что это она так радуется моим проблемам?» — недоумевал я.
— Так что, пока ума не приложу, куда мне девать сестру с ребенком? — закончил я свой рассказ на жалобной ноте.
Была бы Адония чуть более опытна в женской науке, конечно, выдержала бы должную паузу, изобразила бы полную свою незаинтересованность, а не только лишь желание прийти на помощь человеку в сложной ситуации. А так, едва дождавшись финала моего монолога, она выпалила:
— Я могу помочь! — и тут же покраснела, понимая, что выдала себя.
— Как⁈ — я изобразил только большое удивление и нечаянную радость, успокаивая Адонию, теперь уверенную в том, что я не раскусил первопричины её помощи.
— Отец и братья через два дня уплывают за апельсинами в Смирну. На все лето. У нас освобождаются две комнаты. Полтора рубля в сутки без обеда, — Адония уже
