Андрей Мартьянов - Проект Германия
— Согласен. — Сталин подошел к своему столу, взял трубку, повертел в руках. Положил обратно. — Они уже прямо назвали имя нового канцлера. Шпеер.
Взгляд в сторону Молотова.
— Лично при довоенном визите в Германию не встречался, — сказал нарком. — Недавний выдвиженец, до февраля этого года серьезных должностей не занимал, ведал строительством гражданских объектов, по образованию архитектор. Молод, невероятно работоспособен, политикой никогда не увлекался, после назначения на министерство показал себя отличным специалистом в военной экономике. Редкий талант, прямо скажу. Непонятно, как он очутился в канцлерах — некая внутренняя и очень сложная интрига, с учетом, что по последним данным практически всё прежнее руководство партии нацистов или ликвидировано, или просто исчезло… А Шпеер считался креатурой и другом Гитлера.
— Проходная фигура? Марионетка? — уточнил товарищ Сталин. — Человек, которому будут указывать другие? Но кто? Военные? Крупная буржуазия? Или, не исключено, он ставленник Западных держав, сумевших устранить Гитлера руками внутригерманской оппозиции фашизму?
— Неизвестно. Ситуацию придется наблюдать в развитии.
— Согласен, — повторил Верховный.
Вернулся Лаврентий Павлович, не сказав и слова, опять присел к столу. Судя по его лицу — с азартным и эдаким охотничьим выражением — где-то в глубинах огромной машины наркомата Берии завертелся невидимый механизм, шестеренки зацепились зубчиками и пошла работа. Настоящая работа, в которую включились десятки людей на пространстве от Лубянки до Берлина и от Стокгольма до Рима.
И всё из-за нескольких строчек, написанных дамским почерком на дорогой веленевой бумаге, с подписью «Ihre Eve».
— Я вот об одном думаю, — товарищ Сталин некоторое время стоял спиной к гостю и соратникам. Потом медленно развернулся, повстречавшись взглядом с каждым. — А как прикажете прямо сейчас объявить советскому народу о случившемся у немцев? В каком контексте? Что товарищ Поспелов, как главный редактор «Правды», завтра напишет в передовице? Что партия и правительство Советского Союза скажут людям?
Снова молчание. Каждому было понятно — такие вопросы решает лично Верховный. Каждому, но не Семену Шмулевичу, не знакомому с кремлевским этикетом. Комиссар решил, что если вопрос задан, то и отвечать необходимо:
— Может быть, проявить осторожность?
Шмулевич заметил, как на него взглянул Молотов — недоуменно. Берия улыбнулся углом рта, и только Шапошников остался стоически невозмутим.
— Продолжайте, — заинтересованно сказал Сталин.
— Нейтральная формула. Что-нибудь вроде «буржуазно-демократической революции» или «олигархического переворота». Трактовать впоследствии можно как угодно.
— Очень хорошо, — помедлив, произнес Верховный. Снова взял незажженную трубку со стола, машинально поднес мундштук к губам. — А уж в зависимости от действий нового руководства Германии мы решим — буржуазная это революция или демократическая.
Сталин опять сделал паузу, прошелся вдоль стола и тихо, но очень внятно повторил:
— Да, именно мы решим.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КАНЦЛЕР
Рассказывает Альберт Шпеер
— I —
ВАЛЬКИРИЯ[5]
Берлин,
4 ноября 1942 года
Буду предельно откровенен: в моей жизни хватало моментов, которые в литературе или кинематографе именуются «острыми». В минувшем феврале лишь чудо спасло мне жизнь и я не погиб в одном самолете с доктором Тодтом. Несколько лет назад мой автомобиль (а ехал я с женой и детьми) попал под обвал в Альпах, колоссальная гранитная глыба свалилась на горное шоссе всего в пяти метрах от машины — ощущения самые мерзкие, руки потом тряслись до вечера, и я не мог сидеть за рулем.
Летом на моем личном самолете отказали сразу два двигателя, но пилот, Герхард Найн, после успешной посадки заверил, что это сущая чепуха, вытянули бы даже на одном из четырех — по-моему, капитан был неискренен. В Днепропетровске «штаб Шпеера» оказался под угрозой атаки русских танков, прорвавших фронт, и нам пришлось пережить несколько крайне волнительных часов: отбиваться нечем, а эвакуироваться решительно невозможно — зима, железнодорожные пути завалены снегом так, что поезду не пробиться.
Немало седых волос добавила ночевка в бункере под Бременским штабом «Организации Тодта» — я никогда прежде не попадал под массированную бомбежку. А если учитывать, что английская бомба угодила прямиком в здание штаба, тем не менее не разрушив убежище, будем считать, что я родился с серебряной ложкой во рту.
Про такую мелочь, как обрушившиеся леса на одной из берлинских строек, можно вовсе умолчать — я всего-то сломал палец, упав с высоты третьего этажа. Повезло.
Словом, богатых жизненных впечатлений хватало с избытком. Но все перечисленные случаи вместе взятые не идут ни в какое сравнение с исключительными событиями, начавшими разворачиваться ранним утром в среду 4 ноября. Доселе на здоровье жаловаться мне не приходилось, однако перед рассветом, после визита капитана Штельцера, адъютанта начальника гарнизона Большого Берлина генерала фон Корцфляйша, меня едва удар не хватил.
— …Господин Шпеер, — эти слова Штельцера я запомнил на всю оставшуюся жизнь, — я обязан доставить вас на Вильгельмштрассе для представления его превосходительству рейхспрезиденту Германской империи генерал-фельдмаршалу Иобу-Вильгельму фон Вицлебену!
Прежний мир, пускай не самый гостеприимный и уютный, но такой привычный, рухнул. Будущее, в свою очередь, виделось туманным, опасным и непредсказуемым.
* * *Мой ближайший помощник, начальник стройуправления «Организации Тодта» Юлиус Аппель, несколько дней назад весьма точно заметил, что если из исторического контекста будет выдернута личность, вдохновляющая свою эпоху, то все труды означенной личности рухнут, сгинут в небытие — примеров тому неисчислимое множество, от Александра Македонского до Бонапарта и Бисмарка. «Железный канцлер» ушел из политики, не подобрав преемника, способного продолжить его дело, и созданная Бисмарком Вторая Германская империя погибла спустя всего двадцать восемь лет, что по меркам историческим — мгновение.
После разговора с Аппелем мне стало по-настоящему страшно при мысли о том, что нам отведен куда более недолгий срок. Стержень, на котором всё держалось, безжалостно удален.
Впрочем, не следует забегать вперед, чем грешат многие мемуаристы. Будем придерживаться строгой хронологии событий.
* * *…Получить сколь-нибудь внятную информацию о происходящем у капитана Штельцера и явившегося вместе с ним офицера СД из «штаба Гейдриха» не получилось, пришлось довольствоваться малым. Они обмолвились об исчезновении самолета фюрера, но больше на эту тему решительно ничего сказать не могли. Введены в действие директивы оперативного плана «Валькирия», разрабатывавшегося на случай внутренних беспорядков в Рейхе или высадки вражеского десанта. Столица на военном положении, отдан приказ «День W». Началось всё в половине третьего ночи, когда была объявлена всеобщая тревога.
— Это всё, господин Шпеер, — решительно заявил капитан. — Побыстрее, пожалуйста.
Я перевел взгляд на перепуганную жену и домоправительницу фрау Кох, тоже выглядевшую ошеломленной. К счастью, старшие дети остаются наверху, хотя им пора на занятия. Штельцер упомянул, будто моя вилла на Шопенгауэрштрассе останется под охраной военных, это прекрасно, но…
— Оставайтесь дома, — тоном, не терпящим возражений, заявил я Маргарет. — Никаких поездок в город, никакой школы. Даже в сад не выходите! Я позвоню, как только смогу! В крайнем случае солдаты переправят вас в Рейхсканцелярию, у них приказ.
Жена осталась безмолвной. Идеальная немецкая женщина — слово главы семьи не подлежит оспариванию и сомнению.
Я быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Если уж речь зашла о «представлении рейхспрезиденту» (но, черт побери, при чем тут старик Вицлебен? Что Гейдрих с присными от меня скрывали?), ни о каком гражданском костюме речь не идет, тут я дал маху.
У меня есть мундир НСДАП с нашивками гауптдинстляйтера, однако его я надевал один раз в жизни, при примерке. Нет, исключено. Если всё пойдет так, как и задумано, партия отходит на второй, а то и третий план. Кроме того военные, мягко говоря, недолюбливают партийных функционеров.
Только официальная форма — я, как глава «Организации Тодта», еще полгода назад запретил тратить время и деньги на разработку парадного обмундирования ОТ и Министерства вооружений, а потому министерский мундир оливкового «богемского» цвета отличался от прочих лишь серебряным кантом по краю воротника. Никаких излишеств и павлиньих расцветок в тошнотворной стилистике Розенберга и Геринга!
