Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
– Вчера она была в Опере в ложе, а я в оркестре. Заметив ее, я сразу сказал самому себе: это.
– Это?
– Но так как я мог ошибиться, я взошел в фойе, во время антракта, и, прогуливаясь, я следил за нею, изучал, анализировал ее и вслушивался в ее голос… Не подавая виду я подверг ее испытанно, сказать мимоходом, не очень глупому.
– Испытанию?
– Да, испытанию, которое было совершенно успешно; я тебе расскажу его.
– Но сначала скажи мне ее имя.
– Что ты платишь?
– Все, что хочешь.
– Это слишком! Угости меня одним londres, и я тотчас же открою тебе.
– Двадцать londres!.. Но говори, кто эта женщина, эта Бианчини?..
– Слепец! Эта та экс-цветочница, которая некогда слонялась по Тамильскому бульвару и пятнадцать месяцев была твоей любовницей.
– Шиффонета?
– Она.
– Так поэтому то она и улыбнулась при встрече со мною!.. Ты прав, невероятно, что я не узнал ее!.. Ну, а как ты удостоверился?
– Что мои воспоминания меня не обманывают? Я тебе сказал, что в один антракт, любопытствуя узнать истину, я следил за нею в фойе.
– Но она была в театре не одна?
– Нет; она была со своим любовником, графом Рене де Гам.
– Графом де Гам? Я его немного знаю. Он женился три года назад, и я даже был на свадебной церемонии.
– Свадьба этого господина мало значит в этом деле, а для Бианчини, полагаю еще менее. Короче, она шла впереди меня, под руку со своим графом; когда напротив их я заметил шедшего мне на встречу Бонграна, маленького курфиста театр Фигаро. Я направляюсь к нему и совершенно громко говорю ему:
– Здравствуйте, Бопгран; я очень рад, что вас встретил!.. Вы знаете, что после завтра в Иоле Ройяле идет моя пьеса – Любовь Шиффонеты!..
Бонгран смотрел на меня в совершенном изумлении. Он никогда ничего не слыхивал о подобной пьесе. Но его изумление мало меня беспокоило. Бианчини, за которой я наблюдал, быстро повернула голову в мою сторону. Сомнения не существовало. Я попал в цель. Глаза мои меня не обманули. Бианчини была…
– Ты играл в опасную игру! Если бы граф, – я признаю, что граф де Гам, ее любовник, знал…
– Не очень кокетливое название, которое она некогда носила? Полно! Разве эти женщины говорят своим любовникам о своем прошлом? Они не так глупы!..
– А дальше?
– Все. Маленький Бонгран спросил у меня объяснения по поводу пьесы, новой и для него и для меня. Я сказал ему, что это шутка. В это время Шиффонета возвратилась в свою ложу, во второй раз, о! я заметил, уязвила меня убийственным взглядом. О! Она тоже меня узнала, я уверен. Я ей таки довольно передавал в прежнее время больших су.
– Но кто тебе сказал, что теперь она называется Бианчини.
– Одна старинная графа де Гама, Сефиза, которая тоже была вчера в Опере. Она рассказала мне еще много кое-чего другого. Кажется, граф без ума от Бианчини. Он влюбился в нее в Венеции, куда он уезжал для получения наследства. Это продолжается уже целый год и стоит наследственного миллиона. Он купил ей отель в Елисейских полях, в улице Бальзак.
– А ты сказал Сефизе, что Бианчини…
– Картонная итальянка?.. Нет! Я могу быть болтливым с мужчинами, но с женщинами – я скромен. Пусть эти дамы дерутся и пожирают одна другую, если им угодно, – я не вмешиваюсь…
– В добрый час!
– Наконец у тебя есть адрес Шиффонеты, если тебе придет идея навестить ее… Ты ведь знаком с ней, твое посещение ее не встревожит.
– Это возможно! Но с тех пор, как я знаю, что у Шиффонеты есть любовник, желание увидаться с ней, погасло.
– Ба! Почему?
– Потому что, не будучи другом де Гама, я упрекал бы себя, как за дурной поступок, если бы стал мешать, в какой бы то ни было степени его любви.
– О! О! Какая щекотливость! Я больше не узнаю моего Флоримона. Ну, ты, быть может, делаешь ошибку, не отправляясь туда потолкаться; быть может, есть кое-что любопытное.
– Во всяком случае, я не осмелюсь явиться без приглашения.
– О! Если дело только в этом, – не бойся! Бианчини устроит таким образом, что представит тебя.
– К чему? Я для нее более бесполезен!..
– Извини. Ты можешь развлечь ее суетность. Ни одна женщина, как бы сильна она не была, не откажется от удовольствия показать свою роскошь тому, кто видел ее в бедности… Поспорим, что не пройдет двух суток, как ты получишь известие от Бианчини.
Бонваль пророчествовал. На другое утро лакей принес Флоримону записку следующего содержания:
«Я два месяца в Париже. Мне было бы очень приятно пожать вам руку. Приходите же поскорей поболтать со мною от трех до четырех часов.
Та, которую вы вчера встретили и не узнали, да простит вам Бог! На Биржевой площадке.
«Алиса Бианчини».
Ул. Бальзак, № 24».
* * *Лакей ждал ответа, Флоримон написал одно только слово: «приду» и подписался.
В половине четвертого он был в улице Бальзак.
ГраФ Рене де Гам подарил Бианчини прелестный дом, стоивший ему очень дорого. Флоримон размышлял об этом, входя в сопровождении лакея, в маленькую залу во вкусе Людовика XV, в которой просили его подождать.
Ждать! Шифонета заставляла дождаться своего первого любовника!.. Флоримон не мог не усмехнуться в бороду. Но эта улыбка продолжалась не долго. Узнав о приходе посетителя, Бианчини поспешила выйти.
Как она была прелестна! Прелестнее, чем она показалась ему накануне, одетая в изящный кашемировый пеньюар, отделанный гипюром Клюни.
Она подала ему руку.
– Но правда ли, вы вчера меня не узнали? – сказала она.
– Нет! Прежде вы были брюнеткой!..
– А теперь блондинка… правда. Но что делать, мой друг! Но так как теперь любят только белокурых, приходится следовать моде. Я вам меньше нравлюсь?
– Напротив!
– Это любезно! Вы обедаете со мной и с моим любовником, графом де Гам?..
– Но!..
– Но я ему сказала, что знавала вас несколько… Он сам, по-видимому, был знаком с вами. Притом же, будьте спокойны. Он вышколен. С той минуты, как мне нравится принимать вас, – этого достаточно! Садитесь же! У нас еще целый час свободы, до его прихода. Кстати, Флоримон, вы хороши с Бонвалем?
– Очень. А вы не в ладах с четверть часа? Вы его ненавидите?
– А! Он вам рассказал?
– Вчера я встретил его на биржевой площади, в то время, когда еще был в восторге от вашего беглого появления.
– А! Так будьте так добры, сказать ему, что вчера в Опере он сделал глупость. Я не краснею, что некогда продавала цветы на Тамильском бульваре, но на все есть время, и если Бонваль так сильно желал удостовериться, точно ли я Шиффонета, он мог поступить иначе.
– Правда; но полагаю, вы не имеете намерения мешать людям, которые вас встретят, и пожелают удостовериться по своему желанию в вашей одноличности? У вас было бы не мало хлопот!..
– А! Уж и насмешки!.. Вы не переменились…
– Я желал бы не слишком измениться для вас.
– Вы для меня и так мало изменились. Несколько черных волос меньше, несколько больше седых… А вы, постоянно довольны? Вы добываете деньги?
– А вы?
– О! У меня уже есть маленьких четыреста тысяч франков в государственных бумагах.
– А! Вы запасаетесь, как муравей.
– Конечно! Неужели вы думаете, что я захочу валяться на нарах, как мне подобные, когда достигну сорока лет? По поводу напр. … Что, вы встретили этого глупца, Шарпиньи?
– Да. Этот глупец теперь, благодаря мне, секретарь одного директора театра. У него есть хлеб.
– Ему довольно было бы сена!
– Вы очень добры! Еще один, который не станет стесняться, если встретит вас.
– О! Если и этот не станет стесняться, то и я не буду церемониться с ним. Пусть он бережется.
– Вы прикажете его заколоть? Быть может, вы нарочно привезли из Италии какого-нибудь браво, вооруженного пистолетом? Берегитесь сами, милая Алиса! Воздух Франции нездоров для этих господ, их отсылают вместе с теми, кто им платил перед асеизы Наконец, я очень рад, что вы преуспеваете во всем: и в красоте, и в богатстве… и…
– Куда вы идете! Вы уходите? Разве вы не обедаете со мной и с де Гамом!
– Нет. Благодарю. Говоря искренно, я не довольно знаю г. де Гама, чтобы принять… А вас…
– Меня вы слишком знаете… Останьтесь, Флоримон, прошу вас; я говорила глупости; я больше не стану. Правда, с вами глупо модничать. Это не уязвляет. Останьтесь; я буду доброй девочкой, любезной, как в то время, когда жила в маленькой квартире, за которую вы платили – на улице Готвиньи. Вчера, честное слово, я нарочно проехала мимо, чтобы взглянуть на старые места.
– Они самопроизвольно иллюминованы? Это меня удивило бы!
– Дрянной! Вот вы сами в свою очередь злы!.. Да, знаете ли, м. г., ведь вы меня не поцеловали. Вы, быть может, не хотите?
Сирена положила свою руку на плечо Флоримона, эти пунцовые губы, были на самом коротком расстоянии, от губ ее бывшего любовника?
– Сколькие целовали вас после меня? – спросил он.
Она улыбнулась.
– У меня нет памяти.
– Четыре; восьмеро… двенадцать… двадцать…
– Почему не сто?
– Наконец, приблизительно?
– Моя исповедь вас интересует?
