Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
– Моя исповедь вас интересует?
– С точки зрения искусства, да.
– Ха! ха! ха! С точки зрения искусства! Вы просите у меня сюжета для пьесы! Мои приключения очень обыкновенны.
– Обыкновенны? С развязкой в четыреста тысяч франков в вашей кассе? Вы очень требовательны!
– После Шарпиньи я жила два года с маркизом Пассарино, – одним неаполитанцем, полтора года с португальцем Альва-Филиппом Барбаца…
– И оба они вышли, употребляя самое простое выражение, обнищавшие, из ваших когтей?
– Пассарино… да… он был щедр… но Барбаца…
– Тот защищался! В будущем вы будете избегать португальцев?..
– Притом же он был ревнив как тигр. И не так богат, как думали, животное!
– А Рене де Гам очень богат и не ревнив?..
– Рене де Гам – душа человек!
– А вы любите эту душу?
Шиффонета взглянула на Флоримона и пожала плечами.
– Ты глуп! – сказала она. В то же время она одарила его поцелуем, от которого он вздрогнул всем телом. Это впечатление не ускользнуло от куртизанки.
– Я не так хорошо целую, как прежде? – спросила она с улыбкой.
– Да, да!.. – ответил Флоримон. – Также хорошо!.. Даже лучше! Много таланта! Слишком много! Вот почему я опасаюсь!..
– А я хочу, чтобы ты остался!.. Полно! Ведь это только со стороны зрения искусства, как сейчас говорил ты, хотел ты увидать, как Шиффонета, сделавшись Бианчини, правит своей баркой! Ха, ха, ха!
– Странной баркой, не правда ли? В которой лодочник держится крепко, тогда, как пассажиры исчезли через клапан.
– О! О! Вот так образ! Ты должен бы записать! Это произведет эффект в театре. Во всяком случае, если я топлю моих пассажиров. так потому, что это им нравится, Я не беру их силой на судно… с клапаном… ха, ха, ха!
– Но граф де Гам женат. Что говорит его жена?
– А разве это до меня касается? Смеюсь я над его женой!..
– Она молода и, говорят, прекрасна?
– Так ей остается только самой развлекаться, взяв себе любовника!..
Флоримон освободился из объятий Шиффонеты и взял свою шляпу.
Шиффонета закусила губы.
– Вы непременно хотите уйти, – сказала она.
– Непременно, – ответил Флоримон. – Во-первых, я не имею привычки обедать у тех, кто не приглашал меня.
– Но я приглашаю вас, а вы у меня.
– Не спорно, но меня, право, ждут. Потом, если должно вам признаться, Алиса, и признаться со всей искренностью, вы меня ужасаете!..
– Как ужасаю?
– Да; вы стали слишком прекрасны… и притом делаете слишком быстрые успехи… как бы вам сказать… Честное выражение не приходит мне на ум…
– Э! Употребите бесчестное! Вы хотите сказать, что я стала слишком плутовка?.. Довольно – это возможно, слишком – нет! В нашем ремесле, слишком никогда не бывает. Я скучала и думала развлечься на минуту, вернувшись с вами к прошлому. Вам не нравится быть со мной в половине? Прощайте! Когда пойдет ваша новая пьеса, оставьте для меня ложу на первое представление. Меня всегда будут интересовать ваши успехи.
– Вы необыкновенно любезны!..
– А! И особенно не забудьте для будущей вашей мелодрамы барку с клапаном? Утопление влюбленных, по примеру утопления Каррье в Нанте… Это вызовет аплодисменты!.. Ха! ха! ха!
Флоримон поклонился.
– Есть другая вещь, которую я советую не забывать вам, моя милая, – сказал он.
– Что?
– Поберечься, чтобы не утонуть самой…
– Опасности нет!..
– Гм! Есть Провидение.
– Ба! Вы верите в Провидение – вы!..
– В мои часы, да.
– А что, по-вашему, сохраняет для меня Провидение? Я великодушна и даю вам последнее слово. Что вы читаете в моем будущем?
– О, мой Боже! Самую простую вещь. Вы объедаете других, обгложут и вас.
– Говорю вам, нет опасности! Против объедателей я надела кирасу. Когда я состарюсь, быть может, я стану богомолкой; я раздам мои деньги бедным… Любовникам – никогда.
– Желаю вам. Прощайте!
Флоримон был на улице, где он полной грудью вдыхал воздух, как человек, вышедший из такого места, в котором он задыхался. В это время Шиффонета, следуя мысленно за своим бывшим любовником, прошептала, покачав головой:
«Пу, для человека умного он не так силен, как я думала!»
Через час после этого граф Рене де Гам выходил из кареты перед подъездом отеля своей любовницы.
Тридцать три года; высокий рост; довольно красивая; голова, – несколько лишенная выражения, ничтожная, но изящная, с тонкими чертами лица – таков был граф де Гам.
Madame была в своем будуаре; он быстро вошел, – так быстро, что она удивилась. Он вошел без доклада; она не привыкла к такой бесцеремонности.
– Что такое? – сказала она. – Вас преследуют?
Он улыбнулся, но не без усилия.
– Честное слово, немного не доставало! – ответил он.
– Что это значит?
– Я тебе расскажу, когда ты меня поцелуешь.
– Я вас поцелую после. Что с вами случилось?
– Скука!
– Какого рода?
– Я поспорил с женой.
– А!.. По какому поводу?
– По поводу тебя.
– Полно!
– По возвращении из Италии, – я не говорил тебе об этом, потому что считал бесполезным, – у меня с графиней были уже маленькие неприятности.
– Ей сказали?
– Все! Есть такие болтливые люди!.. Притом же, согласись, я должен был провести в Италии только несколько недель, а прожил почти год.
– Наконец?
– Наконец сегодня, это было важнее. Я располагал отправиться к тебе, когда графиня де Гам явилась ко мне, бледная, с покрасневшими глазами. Я тотчас же угадал, что готовится сцена. Я желал бы быть за сто тысяч лье».
« – Когда вы, – без всякого вступления сказала она мне, – перестанете заставлять меня страдать! Со времени вашего путешествия в Италию вы меня оставляете для любовницы… Эта женщина совсем отняла вас у меня. Днем я более вас не вижу. Ночью вы доводите презрение к самым простым приличиям до того, что не являетесь домой. Я устала от такого существования! Я устала быть смешной!.., Я возвращаюсь к матушке. Вот записка, которую я получила от привратника, при возвращении домой. Прочтите. Это очень поучительно!»
С самого начала проповеди графини я приблизился к двери, чтобы скрыться. Но она удержала меня с силой, к которой я не считал ее способной, и подала мне грязную бумажонку, на которой были написаны следующая строки, по стилю и орфографии принадлежавшие кухарке.
«Милостивая государыня!
Вам дает этот совет неизвестный друг: избавьте вашего мужа от Бианчини, если не хотите, чтобы в непродолжительном времени вам не осталось ничего, кроме глаз для слез. Эта женщина – акула, она, не прожевавши, проглотит французский банк. Поверьте мне, рискуя даже скандалом, употребите все, чтобы возвратить вашего супруга к его обязанности или трепещите!»
« – Дальше? – сказал я, с отвращением прочитав это послание, автора которого я подозреваю.
– А! – перебила Бианчини, – Кого вы подозреваете?
– О! Не стоит труда, чтобы ты этим занималась.
– Извини. Всегда хорошо знать своих врагов.
– Ну, я поспорю, что это одна женщина, с которой некогда я был несколько месяцев в связи… одна Сефиза, которая встретила вчера меня вместе с тобой в Опере.
– Если это правда, ваши прежние связи не делают вам чести.
– Разве это моя вина? Притом же, я, быть может, ошибаюсь…
– Продолжайте. Я понимаю, что г-жа де Гам была мало польщена, получив это послание.
– Ясно, что оно должно быть для нее очень неприятно; между тем, разве это причина, чтобы мучить меня целый час, как она это сделала?.. Угрожала даже мне!
– Следовать советам m-lle Сефизы?
– Нет! Но, повторяю тебе, что сегодня графиня явилась передо мной совершенно в новом виде, как физически, так и нравственно. Я никогда не думал, что она способна…
– Она вас поколотила! Ха! Ха! Ха!
– Она не колотила меня, но поклялась своей честью, что решилась на все, чтобы разлучить меня с тобой.
– На все? Что она подразумевает под словом «все»?
– Она подразумевает – повторяю тебе ее слова, – что если сегодня ночью я не возвращусь под супружескую кровлю, завтра утром она придет сюда.
– За вами. Ну, мой друг! Это вы должны серьезно подумать, как всего благоразумнее поступить вам в этом случае. И графиня имеет полное право… у нее похищали ее добро… она его отыскивает. Я также поступила бы на ее месте. Она молода, прелестна; она любит вас… Вернитесь к ней и постарайтесь вашим хорошим поведением искупить свои ошибки!.. Я буду в отчаянии, расставшись с вами, но я была бы еще в большом, если бы стала причиной слез честной женщины… Рене, поверьте мне, нечего колебаться. Прощай навсегда!..»
Голос Шиффонеты внезапно стал важным. Ни малейшего оттенка насмешки не оставалось в нем; напротив, в нем слышалась сдержанная горесть.
Граф де Гам остолбенелый смотрел на нее.
– Тебя ли я слышу! – вскричал он. – Ты меня гонишь!..
– Тебя гнать? Ты сошел с ума! Боже мой! Мы будем видеться иногда… как друзья…
– Как друзья?.. так ты меня больше не любишь?..
Она отвернулась.
– Нет! – продолжал он, – Ты больше не любишь меня, если принимаешь эту ужасную разлуку, если приказываешь оставить тебя!.. Тебя оставить, моя Алиса! Быть для тебя только другом!..