Радио в дни войны - Михайл Самойлович Глейзер
Но через неделю композитор вновь появился у нас в редакции, попросил у фоторепортера Савина гитару и спел свою новую песню «В землянке». Свободные от работы в номере газетчики и наборщики с интересом ее прослушали. Всем показалось, что песня получилась. Листов ушел. А вечером после ужина Миша Савин попросил у меня текст и, аккомпанируя себе на гитаре, исполнил песню. Мише нравилась ее мелодия.
Некоторым блюстителям солдатской нравственности показалось, что строки «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти — четыре шага» упадочнические, разоружающие. Просили и даже требовали, чтобы про смерть вычеркнуть или отодвинуть ее дальше от окопа. Но исправлять слова было уже поздно, песня «пошла» по всем фронтам — от Севастополя до Ленинграда и Полярного.
А, как известно, «из песни слова не выкинешь». Однажды пришло письмо от гвардейцев-танкистов. Сказав добрые слова по адресу песни и ее авторов, танкисты писали, что слышали, будто кому-то не нравятся слова «до смерти четыре шага». Гвардейцы высказали такое едкое пожелание: «Напишите вы для этих людей, что до смерти четыре английские мили, а нам оставьте так, как есть, — мы ведь знаем, сколько шагов до нее, до смерти».
Лучшая награда для поэта — когда песня согревает солдатские сердца, звучит в землянках, в час перед атакой, становится задушевной спутницей человека на войне. Несчетное количество раз песня звучала по радио в передачах «По заявкам воинов»…
Никогда не забуду вечер 6 ноября 1941 года.
Редакция наша стояла на рельсах на одной из маленьких подмосковных станций. В помещении бывшего детского сада дачного поселка мы, работники редакции фронтовой газеты «Красноармейская правда», собрались на торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октябрьской революции.
Грустное это было торжество. Уже во второй половине дня начались воздушные налеты на столицу. Пушечные залпы и трескотня зенитных орудий были грозным аккомпанементом докладчику. Настроение у всех было, скажу откровенно, совсем не праздничное… И вдруг, как разорвавшийся снаряд, раздался чей-то голос:
— Товарищи! В Москве идет торжественное заседание!
Эта весть ошеломила нас. Мы не поверили. Мы думали, что кричавший человек что-то напутал…
Но из соседней комнаты, где на стене был укреплен черный диск репродуктора, зазвучала мелодия «Интернационала», а потом сквозь шипение и щелканье атмосферных разрядов мы услышали хорошо знакомый спокойный, глуховатый голос И. В. Сталина. В эфире звучали слова, полные высокого достоинства и сознания несокрушимой силы…
Тесной кучкой сбившись возле репродуктора, жадно ловили мы каждое слово, доносившееся к нам из глубины подземного зала станции метро «Маяковская», где происходило это заседание…
Я не преувеличиваю, мы почти физически ощущали, как убавлялась свинцовая тяжесть тревоги и боли, лежавшая на сердце. И легче стало дышать. И в глазах всех светилась влага вот-вот готовых брызнуть слез облегчения. И мы не стеснялись этих слез.
На другой день узнали, что столица традиционным парадом войск отметила славную годовщину. Нашей радости, гордости за Родину не было предела. Эта весть приумножила силы, утвердила уверенность в том, что придет, непременно придет рассвет на смену тягостной ночи, надвинувшейся с запада.
Младшее поколение, для которого военные события только история, вряд ли поймет те чувства, которые мы испытывали в тот вечер… Но так и было. События именно так запечатлелись в нашей памяти. Как писал Александр Твардовский, «тут не убавить, не прибавить…»
В предвоенные годы, начиная с 1933-го, я был непременным участником всех праздничных репортажей с Красной площади. В порядке самокритики скажу, что мы тогда мало импровизировали, переходили на чтение заметно «засушенных», заранее написанных текстов.
Война отменила эту практику. Мы подходили к микрофону, не стесненные рамками предварительно написанных выступлений, и это способствовало созданию атмосферы общения с радиослушателями от сердца к сердцу. И, насколько мне известно, за всю войну наша «радиолира» не исторгла ни одного неверного звука.
24 июня 1945 года, после большого перерыва, мы, старые радиорепортеры, вновь собрались в ГУМе около микрофонов, чтобы рассказать соотечественникам, как проходит парад победителей на главной площади нашего государства.
Погода не радовала в этот день столицу. Непрерывно моросил теплый летний дождь. Но он не испортил и не мог испортить радостное настроение. На площади царило всеобщее ликование. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков принимал рапорт командующего парадом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. Мы рассказывали радиослушателям, что происходит на Красной площади, и любовались ладной кавалерийской посадкой двух прославленных полководцев…
С тех пор прошло тридцать лет. А я, как сейчас, вижу поразительную картину этого небывалого в истории человечества парада.
По влажной брусчатке Красной площади, четко отбивая такт торжественного марша, шли сводные полки всех фронтов и сводная колонна Военно-Морского Флота. И на груди каждого из идущих в строю маршалов, генералов, адмиралов, офицеров, солдат сияли созвездия боевых наград, знаков доблести и сыновней преданности Родине. Шли люди орлиного племени, овеянные славой легендарных побед. И несмолкаемыми перекатами «ура!» приветствовали они руководителей партии и государства, приветствовали партию — вдохновительницу их подвигов.
И как можно забыть те минуты, когда перед концом парада солдаты специального батальона бросили к подножию Мавзолея, к ногам народа-победителя мокрые тряпки гитлеровских знамен и штандартов — знаки недавней непомерной спеси захватчиков и поработителей…
Вечером, стоя на крыше здания Радиокомитета, мы рассказывали народу о том, как прекрасно московское небо, залитое морем разноцветных огней фейерверка, сотрясаемое залпами праздничного салюта. И невольно вспоминали грозное небо осени и зимы сорок первого года — в мерцании прожекторных лучей, в цветных нитках пулеметных очередей, в огненных вспышках разрывов снарядов зенитной артиллерии.
В тот памятный праздничный вечер я читал перед микрофоном строки, написанные на обугленной многострадальной земле в горьком июле сорок первого года:
«Лишь в День Победы мы вздохнем свободней,
В цветах увидим Родину свою.
Во имя этой радости сегодня
Я гнев, и месть, и ненависть пою».
Михаил Шалашников
Последний репортаж
Шел 1418-й день Великой Отечественной войны. Но ее огненный вал каким-то чудом миновал маленький немецкий городок Штраусберг, расположенный неподалеку от Берлина. Конечно,
