Радио в дни войны - Михайл Самойлович Глейзер
После каждой записи мы тщательно проверяли исправность «Престо».
И вот аппарат стоит в зале, где предстоит подписание капитуляции. А. Спасский хозяйственно выяснил, где источник электропитания, каково напряжение и так далее. Потом мы точно выяснили, где будет стол прессы, где можно поставить «Престо», установить микрофон. Необходимо было должным образом обеспечить позицию для записи ответственнейшего репортажа, последнего фронтового репортажа из фашистской Германии. Итак, как будто все в порядке…
Было уже за полдень, когда ожидание стало томительным, а аппетит огромным. Однако все опасались отходить от исторического дома, да и нигде вокруг не было видно ни столовых, ни кафе. Кто-то чудом добыл бутерброды, и все с завистью смотрели на Всеволода Иванова, который, получив один бутерброд, неторопливо, методично насыщался.
Временами томительное ожидание прерывалось «шептограммами»:
— Вышинский с мидовцами прилетел из Москвы!
— В 14. 00 на Темпельгофский аэродром прибыли представители союзного командования. Сам видел. Только что оттуда.
— Расскажи подробнее!
— Глава делегации — главный маршал британской авиации Артур Теддер. Худощавый. В берете и серо-синем костюме. С ним прилетел Карл А. Спаатс — командующий стратегическими воздушными силами США. Это пожилой человек в темно-зеленой форме. Третий член делегации — Гарольд Берроу, командующий военно-морскими силами союзников, адмирал. Есть еще где-то представитель Франции — Делатр де Тассиньи. Его я не видел. Встречал союзников генерал В. Д. Соколовский.
Каждая такая новость воспринималась как свидетельство того, что историческое событие близится. Но где же капитулянты?
— Прилетели из Реймса под охраной. На двух «дугласах», — сообщил новый очевидец.
— Ну не тяни, рассказывай!
— Приземлились на Темпельгофе. Первым по трапу сошел генерал-фельдмаршал Кейтель. Важный такой: в высокой фуражке, в длинном сером плаще, с маршальским жезлом в руке. Затем вышел низкорослый, плотный, упитанный генерал-полковник Штумпф. За ним — худенький, бледный, сгорбленный адмирал флота Фридебур. Потом вышли их адъютанты и охрана. Уселись в «шевроле» и покатили сюда, в Карлсхорст. И мы за ними. А где тут кормят?
— Нигде не кормят. Терпи.
— Официантки понесли немцам обед.
— Кейтель сел за стол первым. Пригласил остальных. Выпил водки.
— Немцам передали текст Акта безоговорочной капитуляции. Они уселись за круглый стол: изучают.
— А союзники где?
— Союзники поехали осматривать Берлин. Хотят взглянуть на результаты налетов своей авиации.
— У тебя в машине ничего съестного нет?
— Нет!
— Верно, что немцев перевели из особняка в здание, где будут подписывать Акт?
— Верно!
— Значит, скоро…
В 23.45 стало известно, что в кабинете-маршала Жукова собрались все представители антигитлеровской коалиции.
И в это время, словно гром среди ясного неба, грянул приказ дежурного офицера:
— В зал войдете после представителей немецкого командования. Только тихо, без шума.
Это означало, что все начало исторического Акта останется недоступным для корреспондентов. Это означало, что наша звукозапись не отразит открытие исторического заседания, а начнется почти с середины. Ради чего столько мотались? Ради чего прятали «Престо» от бомбежек и обстрелов, тщательно оберегали на ухабах фронтовых дорог? Было ясно, что нужны какие-то героические усилия, чтобы прорвать внезапно возникшее препятствие.
Всех выручил Роман Кармен. Он внушительно и не без угрозы об ответственности разъяснил дежурному офицеру, что кинооператоры, радисты, фотокорреспонденты и журналисты должны быть в зале с самого начала заседания. Тот пошел на попятную и впустил всех.
Наступили минуты самого напряженного, самого трепетного ожидания. Мы заняли места за столом прессы. Аппарат «Престо» был установлен между вторым и третьим окнами длинной стороны зала. Наш микрофон красовался на столе президиума рядом с другими — для иностранных корреспондентов. Над столом висели государственные флаги стран — участниц антигитлеровской коалиции — СССР, США, Англии и Франции. Вдоль зала были установлены три стола. Ближе к окнам — стол прессы. Средний — для военачальников Советской Армии. Стол поменьше, ближе к входной двери, — для немецкой делегации.
Все поглядывали на двери, из которых должен был появиться маршал Жуков и другие полномочные лица.
Часы показывали без нескольких минут полночь с 8 на 9 мая 1945 года. Я в последний раз умоляюще спросил А. Спасского, все ли в порядке у него с техникой. Он ответил утвердительно, спокойно.
Метод записи репортажа был разработан заранее. Запись на тонфолевые диски исключала возможность монтажа, если на репортаж «наложить» текст. Решено было фон записать отдельно, а текст послать в Москву особо, «привязав» его к определенным моментам звучания. Следует сказать, забегая немного вперед, что это позволило потом сделать несколько вариантов репортажа, в том числе для озвучания на иностранных языках. Часы должны были вот-вот пробить полночь, я едва успел сказать себе: «Кажется, все в порядке!» — как дверь открылась и в зал вошли Г. К. Жуков, А. Я. Вышинский, В. Д. Соколовский и иностранные представители. Председательское место за столом президиума занял маршал Г. К. Жуков.
Мы записали первые фразы нашего последнего репортажа…
Маршал Жуков сказал:
— Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного Командования союзных войск, уполномочены правительствами антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования. — И добавил: — Пригласите сюда представителей немецкого главного командования.
Все взоры устремились к двери, в которой через минуту появились представители тех, кто думал поработить мир и в первую очередь нас, советских людей. Кто убил десятки миллионов мужчин, женщин и детей. Кто обратил в прах плоды труда поколений, причинив материальный ущерб, превышающий ущерб, нанесенный всеми предыдущими войнами. Кто в течение четырех-пяти лет превратил в кошмар жизнь порабощенных народов, лишив их не только жизни, любви, детства, но и куска хлеба. Какие они, эти «сверхчеловеки»?…Входит Кейтель. Он в парадном мундире, с «Железным крестом» у самой шеи. Он делает жест рукой, машет маршальским жезлом, на котором написано: «Вильгельм Кейтель, генерал-фельдмаршал». Однако картинно-внушительного выхода не получается. Кейтель это чувствует. Он чувствует неприязненные взоры сидящих в зале. Кейтель садится, сердито снимает коричневые перчатки и, не глядя, передает их через плечо адъютанту. Потом он смотрит на маршала Жукова, которого видит впервые. И виновато опускает глаза. Вероятно, ему страшно. Не только потому, что это безоговорочная капитуляция. Это и конец его карьеры. Это грядущая личная ответственность. Может быть, он вспоминает в ту минуту свой приказ фашистским войскам: «В качестве искупления за жизнь одного немецкого солдата, как правило, должна считаться смертная казнь для 50—100 коммунистов. Способ приведения приговора в исполнение должен еще больше усилить устрашающее воздействие. Кейтель». А сколько было подобных приказов!
Справа от Кейтеля садится мрачный Штумпф. Он ни на кого не
