Радио в дни войны - Михайл Самойлович Глейзер
К концу декабря половина оркестрантов выбыла из строя. Мы узнавали о смерти то одного, то другого из наших товарищей. Я уже дирижировал с трудом. Об открытых концертах не могло быть и речи: у слушателей не было сил прийти на них.
Несколько дикторов мужественно, как солдаты на посту, работали у микрофона.
В Радиокомитете были поставлены печки-«буржуйки»; работали при свечах, так как свет давали только на несколько часов. Во время репетиции, чтобы не замерзнуть, я надевал теплое белье, шапку и митенки на руки. Наши товарищи, выходя из дому на репетицию, зачастую, обессилев, падали по дороге без сознания…
Музыка в Ленинграде на время умолкла. Но борьба за человеческую жизнь, за спасение умирающих продолжалась с утроенной силой. Даже в самые тяжелые дни мы знали, что страна помнит о нас. Разгром немцев под Москвой был праздником для ленинградцев, как и для всех советских людей. Поразительно, как среди нечеловеческих мучений, среди лишений сильны были дух советского патриотизма, вера в победу над врагом, уверенность в близкой помощи. Ни слова недовольства не слышал я в эти тяжелые месяцы зимы 1941/42 года. И глубокая вера в нашу советскую народную власть не обманула нас. В начале 1942 года началось строительство Ладожской трассы; в феврале уже стало поступать подкрепление — вооружение, медикаменты и продукты питания.
В январе открылись стационары для наиболее тяжелых больных — дистрофиков, 5 февраля попал в стационар и я. Но добраться пешком с Васильевского острова в этот стационар, который помещался в гостинице «Астория», я уже не мог. Нас с женой привезли на салазках. Три месяца нам пришлось пробыть в «Астории». В марте 1942 года начальник Ленинградского управления по делам искусств Б. Загурский прислал ко мне скрипача Г. Фесечко с запиской: просил прийти в управление для переговоров о возобновлении деятельности симфонического оркестра. Превозмогая страшную слабость, я пришел в управление. Загурский, только что демобилизованный из армии после ранения и контузии, принял меня, лежа в жестокой цинге. В его кабинете было холодно как на улице. Инспектор оркестра А. Прессер принес с собой список оркестрантов, причем ряд фамилий в списке был окаймлен красным или черным цветом. Черный окаймлял имена двадцати семи человек, умерших от голода. А фамилии, окаймленные красным цветом, относились к людям, еще живым, но не способным к труду, находящимся в госпиталях и стационарах. Остальные могли двигаться и держать в руках инструменты, не более; из них надо было создать коллектив. От имени Ленинградского радиокомитета и Управления по делам искусств по радио была объявлена регистрация оркестрантов. Так постепенно нам удалось собрать оркестр.
5 апреля 1942 года в помещении Театра имени Пушкина состоялся концерт, программа которого была составлена из произведений Глинки, Чайковского и Бородина. В нем участвовали В. Касторский и заслуженная артистка республики Н. Вельтер. Зал был переполнен. Среди слушателей было много военных. Это был наш первый концерт после трехмесячного молчания.
Когда Филармонии дали свет, мы открыли цикл концертов в Большом зале.
1 мая была исполнена Шестая симфония Чайковского.
9 августа состоялась премьера Седьмой симфонии Д. Шостаковича. Партитуру ее доставили нам на военном самолете. Для исполнения симфонии потребовался усиленный состав оркестра, поэтому к нам прикомандировали музыкантов-военнослужащих, находившихся в частях Ленинградского фронта. Первое исполнение Седьмой симфонии было особым торжеством, оно состоялось в Филармонии при переполненном зале.
В декабре 1942 года к нам прилетели из Москвы для участия в концертах М. Юдина, С. Кнушевицкий, Г. Баринова, Д. Ойстрах, Э. Гилельс, Я. Зак, Я. Флиер. Мы играли параллельно в Филармонии и в студии Радиокомитета; передачи давались для населения, для фронта, транслировались на острова Даго и Эзель, где находились наши войска.
Слушатели приходили на концерты в любую погоду, в самый сильный мороз. Приходили с фронта, который был в шести километрах от города, около Нарвской заставы; с крыши Нарвского Дома культуры имени Горького видны были немецкие позиции. При участии нашего оркестра в помещении Театра комедии был организован небольшой оперный театр. Были поставлены оперы «Пиковая дама» и «Евгений Онегин» Чайковского, «Кармен» Бизе и «Травиата» Верди (последняя в концертном исполнении), балеты «Эсмеральда» и «Конек-Горбунок» Пуни. В работе театра приняли участие превосходные певцы и артисты балета: М. Елизарова, К. Кузнецова, Н. Болотина, В. Шестакова, С. Преображенская, Н. Вельтер, М. Мержевская, И. Нечаев, В. Сорочинский, И. Алексеев, В. Ивановский и другие.
Мы периодически играли в Доме Красной Армии имени Кирова и в Доме флота, проводили День воина, когда небольшой симфонический состав и отдельные исполнители обслуживали госпитали. Наряду с классической русской музыкой исполняли новинки ленинградских композиторов, переживавших блокаду вместе с нами. В концертах мы играли произведения Кочурова, Животова, Евлахова, Богданова-Березовского, Митюшина, Глуха, Носова.
Помнится концерт с участием Д. Ойстраха, игравшего скрипичный концерт Чайковского, в марте 1943 года. Во время исполнения второй части была объявлена воздушная тревога, сильно стреляли зенитки. Но ни один человек не ушел.
Осенью 1943 года по ходатайству городского комитета партии все прикомандированные к оркестру армейские музыканты были демобилизованы для постоянной работы в нашем симфоническом оркестре.
Вся наша работа, конечно, не была бы возможна без той помощи и повседневного внимания и заботы, которые оказывали нашему коллективу городской и областной комитеты партии и командование Ленинградского фронта.
Весь наш коллектив был награжден медалями «За оборону Ленинграда».
Юрий Левитан
Приказы победы
«Внимание, внимание! Говорит Москва. Говорит Москва». Такие волнующие и впоследствии такие привычные слова!.. Моим коллегам и мне доводилось читать по радио много документов, вошедших памятными вехами в историю нашей страны. Какое волнение и радость доставляли всем нам сообщения о трудовых подвигах шахтера Алексея Стаханова, трактористки Паши Ангелиной, текстильщицы Дуси Виноградовой, о полетах Валерия Чкалова, об исторической эпопее челюскинцев…
Но по-разному звучал голос Москвы. В нем слышалась не только радость трудовых побед и созидания. Суровы и сдержанны были тревожные сообщения о боях с фашистами в Испании, о варварских бомбардировках мирных городов и селений. Фашистская свастика черной тенью
