Генри Киссинджер - Дипломатия
Новая Югославия явилась воплощением мечты южнославянских интеллектуалов. Но для того чтобы создать такое государство, пришлось перейти ложную разграничительную линию, порожденную европейской историей, отделившей друг от друга Восточную и Западную Римскую империю, православие от католицизма, кириллицу от латиницы, — и эта линия ложного разграничения грубо соответствовала границе между Сербией и Хорватией, которые на всем протяжении своей непростой истории никогда не принадлежали к одному и тому же политическому объединению. Счет был предъявлен к оплате в 1941 году во время беспошадно-кровавой гражданской войны, повторившейся в 1991 году.
Румыния заполучила миллионы венгров, Польша — миллионы немцев и контроль над коридором, отделившим Восточную Пруссию от остальной части Германии. По завершении этого процесса, проводившегося во имя самоопределения, под иностранным управлением жило почти столько же людей, как и во времена Австро-Венгерской империи. Правда, теперь они распределялись среди великого множества более мелких государств-наций, которые, что еще больше подрывало стабильность, постоянно конфликтовали друг с другом.
Когда уже было слишком поздно, Ллойд-Джордж понял, что за дилемму породили своими маневрами державы-победительницы. В меморандуме, врученном Вильсону, от 25 марта 1919 года, он писал:
«Не могу себе представить более весомой причины для будущей войны: германский народ, который, безусловно, доказал, что является одной из самых стойких и могучих рас на свете, окажется в окружении малых государств, причем народы многих из них никогда ранее не учреждали для себя стабильной формы правления, однако в каждом из этих государств имеются в наличии значительные массы немцев, с шумом требующих воссоединения со своей родной землей»[312].
Но к этому времени конференция уже продвинулась достаточно далеко, и неумолимо приближался июнь, завершающий ее месяц. И в наличии не было ни единого альтернативного принципа организации мирового порядка, ибо принцип равновесия сил был уже отброшен.
Позднее многие из немецких руководителей заявляли, что их страну хитростью заставили подписать перемирие при помощи «Четырнадцати пунктов» Вильсона, которые затем стали систематически нарушаться. Такого рода заявления были бьющей на жалость чепухой. Германия игнорировала «Четырнадцать пунктов» до тех пор, пока полагала, что имеет шансы выиграть войну, и вскоре после провозглашения «Четырнадцати пунктов», нарушив все до одного принципы Вильсона, навязала России в Брест-Литовске мир, подобный тому, что римляне навязали Карфагену. И единственной причиной выхода Германии из войны был трезвый расчет соотношения сил: коль скоро в дело вступила американская армия, окончательное поражение стало лишь вопросом времени. И когда Германия запросила перемирия, она была истощена, едва могла обороняться, а армии союзников уже готовы были вступить на германскую территорию. Принципы Вильсона на деле спасли Германию от гораздо более тяжкого воздаяния за содеянное.
С усердием, заслуживающим лучшего применения, историки утверждают, что именно отказ Соединенных Штатов вступить в Лигу наций сыграл роковую роль в судьбе Версальского договора. Неспособность Америки ратифицировать договор или дать связанные с ним гарантии Франции, бесспорно, внесла свой вклад в дело деморализации Франции. Но при наличии в стране изоляционистских настроений членство Америки в Лиге наций или ратификация гарантий не принесли бы существенных перемен. Либо Соединенные Штаты не воспользовались бы силой для противостояния агрессии, либо они бы дали такое определение агрессии, которое бы не подходило к реалиям Восточной Европы, — именно так поступила Великобритания в 30-е годы.
Порок Версальского договора носил структурный характер. Мир, продолжавшийся в течение столетия с момента окончания Венского конгресса, покоился на трех столбах: на мирном договоре, носившем характер умиротворения с Францией; на равновесии сил и на едином для всех понятии легитимности — причем все это были неотъемлемые элементы мировой системы. Одного лишь относительного умиротворения Франции было бы недостаточно, чтобы предотвратить ее стремление к реваншу. Но Франция знала, что Четырехсторонний альянс и Священный союз всегда смогут собрать превосходящие силы, делая тем самым французский экспансионизм чересчур рискованным предприятием. Одновременно периодические европейские конгрессы давали Франции возможность участвовать в «европейском концерте» на равных. И, что самое главное, все крупные страны обладали общностью ценностей, так что существовавшие обиды не перерастали в попытку поломать сложившийся международный порядок.
В Версальский договор не было заложено ни одно из этих условий. Положения его были слишком тяжелыми для умиротворения, но недостаточно суровыми, чтобы обеспечить вечное повиновение. Ведь на деле нелегко найти равновесие между удовлетворением и подчинением Германии. Воспринимая предвоенный мировой порядок как сугубо ограничительный, Германия наверняка не удовлетворилась бы никакими условиями, предложенными ей после поражения.
У Франции было три стратегических варианта: попытаться сформировать антигерманскую коалицию, изыскать возможности расчленения Германии или попытаться умиротворить Германию. Все попытки сформировать союзы провалились, поскольку от Великобритании и Соединенных Штатов последовал отказ, а Россия более не была составной частью европейского равновесия. Разделению Германии противодействовали те же страны, что отвергали союз, но на чью поддержку в экстренных ситуациях Франция тем не менее вынуждена была рассчитывать. А для умиротворения Германии было еще слишком поздно или слишком рано: слишком поздно, потому что умиротворение было несовместимо с Версальским договором, слишком рано, потому что французское общественное мнение было еще к этому не готово.
Парадоксально, но и уязвимость Франции, стратегические выгоды Германии усугубил именно Версальский договор, невзирая на статьи карательного содержания. Перед войной у Германии были сильные соседи как на Востоке, так и на Западе. Она не могла осуществлять экспансию ни в одном из направлений, не натолкнувшись на сопротивление крупного государства: Франции, Австро-Венгерской империи или России. Но после заключения Версальского договора Германии на Востоке не противостоял никто. С учетом ослабления Франции, исчезновения Австро-Венгерской империи и временного отхода России на задний план не было ни малейшей возможности реконструировать прежнее равновесие сил, особенно коль скоро англосаксонские страны отказались гарантировать версальское урегулирование.
Еще в 1916 году лорд Бальфур, тогдашний британский министр иностранных дел, предвидел хотя бы частично возникающую для Европы опасность. Он предупреждал, что существование независимой Польши сделает Францию в следующей войне беззащитной. Ибо если «Польша станет независимым королевством и превратится в буфер между Россией и Германией, то Франция окажется в будущей войне предоставленной на милость Германии по той причине, что Россия не сможет прийти ей на помощь, не нарушив нейтралитета Польши»[313]. В точности дилемма 1939 года! Чтобы сдерживать Германию, Франции требовался союзник на востоке, который мог бы принудить Германию вести войну на два фронта. Россия была единственной сильной страной, годящейся на эту роль. Но она смогла бы оказывать нажим на Германию, только нарушив неприкосновенность Польши. А сама Польша была слишком слаба, чтобы взять на себя роль России. Таким образом, Версальский договор создавал стимул для России и Германии разделить Польшу, что в точности произошло двадцать лет спустя.
В отсутствие великой державы на востоке, которая могла бы сыграть роль союзника, Франция поспешила усилить вновь образованные государства, чтобы создать иллюзию противостояния Германии с двух сторон. Она поддерживала новые восточноевропейские государства в их желании урвать дополнительные территории у Германии и у и без того урезанной Венгрии. Так что у новых государств был стимул поддерживать уверенность Франции в том, что они смогут послужить противовесом Германии. И все же эти находившиеся в младенческом возрасте государства не способны были принять на себя роль, которую до того времени играли Австрия и Россия. Раздираемые внутренними конфликтами и внешним соперничеством, они были слишком слабы, а на востоке маячила перестраиваемая Россия, стремящаяся возместить собственные территориальные потери. Со временем восстановив свои силы, она стала такой же внушительной угрозой независимости малых стран, как и Германия.
Следовательно, стабильность на континенте теперь зависела от Франции. В свое время, чтобы сломить Германию, потребовались объединенные силы Америки, Великобритании, Франции и России. Из числа этих стран Америка вновь вернулась к изоляционизму, а Россия была оторвана от Европы революционной драмой и «санитарным кордоном» малых восточноевропейских государств, преграждающих ей путь для прямой помощи Франции. Для сохранения мира Франция должна была бы играть роль всеевропейского полицейского. Но она лишилась сил для проведения интервенционистской политики. А если, бы даже и попыталась ее проводить, то очутилась бы в одиночестве, покинутая как Америкой, так и Великобританией.
