Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи
В прошлом в одном случае из двух дети умирали раньше своего отца, половина оставшихся теряла отца, не достигнув совершеннолетия. Средний возраст детей к моменту смерти одного из родителей составлял 14 лет. Ныне возраст «среднего» сына к моменту смерти отца приближается к 55–60 годам. Прежде родители умирали, как правило, до того, как их младшие дети заканчивали образование. Теперь нормальная супружеская пара на 15–20 лет переживала брак младшего из своих детей[145].
Большинство людей всегда живет внутри некоего «семейного облака», в окружении близких и дальних родственников. Так было всегда, но теперь это «облако» изменило свою форму. Прежде оно было «горизонтальным», семейное окружение человека складывалось в основном из людей его поколения, родных, двоюродных, троюродных братьев и сестер и их супругов. Любой неграмотный крестьянин прекрасно понимал значение таких слов, как невестка, зять, шурин, золовка, свояк, свояченица, – ныне их точный смысл не вполне ясен большинству людей с высшим образованием. Ибо эти линии связи стали немногочисленными и утратили свое былое значение. Зато теперь умножились и вышли на первый план межпоколенные родственные связи. Сегодня никого не удивит человек, имеющий одновременно родителей, детей и внуков, «семейное облако» стало «вертикальным».
Семья – это общество в миниатюре. То, что происходит с каждой семьей, происходит и со всем населением. Сосуществование поколений детей, родителей и прародителей повсеместно становится общим правилом, а не редким исключением, как прежде. Состоящее из «вертикальных» семейных структур население само выстраивается «вертикально», по-иному группируется вокруг оси возраста, вследствие чего все периоды жизни человека можно использовать теперь гораздо более полноценно.
Прежде всего это относится к периоду трудовой деятельности, к формированию и использованию фонда рабочего времени поколения.
Он зависит, конечно, от того, как определяются границы рабочих возрастов. Чтобы не усложнять рассуждения и упростить сравнения, примем условно в качестве рабочего периода возрастной интервал от 20 до 60 лет. Время, которое предстоит прожить «среднему» новорожденному в этом интервале (с учетом тех, кто не доживает до него или умирает до его окончания), называется «отсроченной продолжительностью жизни в рабочем возрасте». Если бы никто из родившихся не умирал до достижения 60 лет, то такая отсроченная продолжительность жизни в интервале от 20 до 60 лет составляла бы 40 лет. Но какая-то часть людей обязательно умирает, не достигнув 60 лет, поэтому в действительности интересующий нас показатель всегда меньше 40 лет.
Когда-то это отличие было очень большим, но, как видно из табл. 2, снижение смертности в XX столетии привело к значительному сближению фактической и предельно возможной отсроченной продолжительности рабочей жизни, в некоторых странах оставшиеся различия составляют менее 3 %. Это небывалое гуманитарное достижение и одновременно источник огромного экономического выигрыша.
Таблица 2. Отсроченная продолжительность рабочей жизни (от 20 до 60 лет) в некоторых странах в начале и в конце XX в., лет
Показатели этой таблицы не зависят от рождаемости, они говорят о распределении времени жизни поколения безотносительно к его исходной численности и определяются только тем, как поколение вымирает. Мы видим, что показатели для поколений, живущих в условиях смертности начала и конца XX в., очень сильно различаются. А это не может не иметь далекоидущих экономических последствий.
Каждый человек на протяжении своей трудовой жизни должен произвести достаточно, чтобы: а) прокормить себя; б) отдать «долг», в счет которого он жил в детстве, до начала трудовой деятельности; в) отложить на собственную жизнь в старости, когда он уже не будет работать. В начале XX в. главной заботой во всех странах была «отдача долга», причем не только за себя, но и за многочисленных сверстников, не доживших до начала трудовой деятельности: они ведь тоже «брали в долг», пока были живы.
В России, при ее смертности рубежа XIX и XX вв., очень высокой даже по тем временам, на каждый год жизни «среднего» представителя поколения в рабочем возрасте приходилось 0,92 года жизни в до– и послерабочем возрастах. Но в дорабочем (когда накапливался «долг») – намного больше, чем в послерабочем: соотношение было примерно три четверти на четверть. Сходным оно было и в других странах.
За 100 лет все изменилось. В меньшей степени – в России с ее жутко высокой для рубежа XX и XXI столетий смертностью: здесь все еще две трети «иждивенческой» жизни приходится на детские возрасты. Но в странах с низкой смертностью время жизни в до– и послерабочих возрастах распределяется приблизительно поровну.
Какая ситуация выгоднее с экономической точки зрения: прежняя или нынешняя? Конечно, нынешняя. Судите сами. И дети, и пожилые иждивенцы были всегда. В прошлом и те и другие кормились за счет скудного фонда рабочего времени каждого поколения, но львиная доля уходила детям. Сейчас фонд рабочего времени значительно вырос, но на его долю, причитающуюся иждивенцам, претендуют в равной степени и дети, и пожилые. Однако дети потребляют до того, как они начали производить, и в прошлом из-за высокой ранней смертности многие из них так никогда и не возмещали потребленное, это были чистые потери. Иждивенцы же преклонных лет потребляют после того, как прожили трудовую жизнь, и живут на ими же накопленное. Более того, какая-то часть накопленного никогда не востребуется людьми, хотя и работавшими, но умершими до достижения верхней границы рабочего возраста или вскоре после того, как они ее достигли, – в экономическом смысле это ситуация, прямо противоположная той, которая возникает при ранней смертности детей. Так что демографические изменения создают предпосылки для сведе ния экономического баланса поколений с гораздо меньшими потерями, чем прежде.
При этом следует учитывать и то, что человек вступает в свой второй «период иждивенчества» через 40–45 лет после того, как покинул первый период, а за это время общество становится намного богаче. При прочих равных условиях теперь оно способно без особого напряжения поддерживать уровень потребления пожилых, намного более высокий, чем их уровень потребления в тот период, когда они были детьми и когда в значительной мере формировались их потребности.
Наши рассуждения могут показаться излишне упрощенными, поскольку они не принимают во внимание многих конкретных особенностей прежней и нынешней ситуаций. В частности, весьма условны границы рабочего возраста – от 20 до 60 лет. Разве не известно, что в прошлом большинство людей начинали работать задолго до достижения 20 лет, да и сейчас это не такая уж редкость? Точно так же люди продолжали и продолжают работать и после достижения 60 лет. Можно ли без учета всех этих обстоятельств сравнивать конец XIX и начало XXI вв.?
Знание конкретных деталей и их учет при общих рассуждениях, конечно, необходимы. Но и упрощенная, освобожденная от деталей схема, математическая модель тоже бывают небесполезны. Таблица смертности – инструмент, с по мощью которого рассчитаны показатели, приведенные в табл. 2, – как раз и есть такая модель. Она действительно не учитывает фактического возраста начала и окончания трудовой деятельности, но помогает понять, как и почему он меняется.
При внимательном прочтении этой таблицы становится почти очевидным, почему даже в недалеком прошлом трудовая деятельность должна была начинаться очень рано, а теперь ее начало стало возможным отодвинуть к более поздним возрастам.
Фонд рабочего времени поколения был очень маленьким, его поневоле приходилось расширять за счет более молодых и более пожилых, т. е. за счет тех, кого известный русский демограф С. Новосельский отнес когда-то к «полурабочим» возрастам. Он рассчитал отсроченную продолжительность рабочей жизни в России и в других странах на рубеже XIX и XX вв., считая рабочими, как и мы, возрасты от 20 до 60 лет, а полурабочими – от 15 до 20 и от 60 до 70 лет и принимая год жизни в этих возрастах за полгода рабочей жизни. Это дало прибавку, но не такую уж большую. Вот что у него получилось (табл. 3).
Таблица 3. Отсроченная продолжительность рабочей жизни в некоторых странах на рубеже XIX и XX вв., лет
Источник: Новосельский С.А. Смертность и продолжительность жизни в России. Пг., 1916. С. 172–173.
Даже и в европейских странах, а о России и говорить нечего, приходилось как можно более полно использовать фонд рабочего и «полурабочего» времени – просто для того, чтобы прожить. Нельзя было, например, сокращать его для того, чтобы удлинить время учебы, получения образования, это было доступно лишь немногим. Создание современной системы образования в таких условиях было невозможно.
