Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи
Ответом на новую ситуацию стала более экономически обоснованная идея накопительных пенсий, которая теснее связывает право пожилого человека на пенсию с его вкладом в экономику, сделанным на протяжении трудовой жизни. Впрочем, эта связь существует и тогда, когда текущий заработок человека позволяет ему самому откладывать на старость, а потом жить на сбережения.
Для нас сейчас важно другое: если действительно можно установить связь между экономическим вкладом человека на протяжении его рабочей жизни и его благосостоянием в послерабочем периоде и отказаться от системы «pay-as-you-go», то почему это благосостояние постоянно ставится в зависимость от числа сегодняшних работников и их текущих налоговых платежей или каких-то других? Демографу трудно ответить на этот вопрос, и я с удовольствием переадресовываю его экономисту.
Разумеется, нас интересует теоретический ответ, а не ссылка на конкретные обстоятельства, которые способны похоронить любую теорию. Если человек всю жизнь трудился над созданием чего-то, что никогда не было использовано и со временем превратилось в груду ржавого лома, проданного по дешевке в другую страну, то с чего же он будет получать дивиденды? Но не будем о грустном…
Единственное, что кажется очевидным, так это то, что сохранение прежней «распределительной» пенсионной системы – это как раз пример типичной неадаптированности социального института к новой ситуации, создаваемой старением населения. И понятно, что для каждого, кто не может или не хочет менять действующую систему, старение населения – это надвигающаяся страшная катастрофа.
А дело ведь не только в пенсиях. При новом раскладе времени жизни многое надо делать не так, как делали еще совсем недавно: и лечить, и учить, и селить, и обслуживать, и страховать, и развлекать…
Скажем, одно из неприятных последствий происходящих перемен – старение трудовых ресурсов: соотношение младших и старших рабочих возрастов меняется в пользу старших. При нынешних темпах развития науки и техники знания, полученные во время учебы в молодости, неизбежно устаревают с очень большой скоростью. А доля носителей таких устаревших знаний при новой возрастной структуре увеличивается. Устранить это противоречие невозможно. Нужно, стало быть, искать какие-то адаптивные формы его разрешения. Возможно, это должна быть регулярная, всеохватывающая и общедоступная система обновления знаний, рассчитанная на людей средних рабочих возрастов, или что-нибудь в этом роде.
Немалые проблемы возникают и в социально-политической жизни. Ведь пожилые люди составляют все бо льшую часть электората, да и в политической, идеологической, культурной элите, среди чиновников их становится все больше. Не усилится ли консерватизм, застойность постаревших обществ, не станут ли они «геронтократическими»? Не возникнет ли из-за этого конфликта поколений? Видимо, и здесь нужно думать об адаптации политических институтов к новой ситуации, может быть, вводить какие-то возрастные квоты при заполнении определенного рода вакансий и т. п.
Рыночный сектор во всем мире давно уже отреагировал на происходящие сдвиги, предложил широкий выбор товаров и услуг, ориентированных на платежеспособный спрос пожилых людей. Бодрые старички и старушки в шортах, объезжающие туристические достопримечательности, стали привычным элементом ландшафта многих и многих городов и весей на всех континентах. И что-то не слышно, чтобы из коммерческого сектора раздавались жалобы на старение как на угрозу будущему.
Другое дело чиновник. Ему-то как раз легче ничего не делать и валить все беды на стихию жизни, которая, по его мнению, всегда устроена неправильно. Для него старение населения – это что-то вроде внезапно налетевшего урагана: за него нельзя ни с кого спросить, а потому на него можно спокойно перекладывать вину за все свои недоработки, недомыслия, а то и злоупотребления.
Сегодня уже мало кто помнит, как высокие чиновники, а с их подачи и средства массовой информации, пугали россиян «проблемой 2003 года». В отчете об одной конференции, посвященной этому вопросу, сообщалось, что, «по мнению участников конференции, важнейшими факторами, составляющими ожидаемый кризис 2003 г., являются: растущее выбытие основных фондов предприятий, крупные выплаты по внешним долгам и демографический кризис»[146]. По поводу двух первых «составляющих» сказать ничего не могу, хотя понимаю, что за ними, несомненно, стоят принимавшиеся кем-то финансовые, инвестиционные и прочие решения. Но при чем здесь демографический кризис? Валить на него, конечно, удобно, но как может ползучий кризис, длящийся несколько десятилетий, вдруг обострить ситуацию в каком-то отдельно взятом году?
Из недр тогдашнего Минтруда доносились пояснения, что в 2003 г. из-за постарения населения станет невыносимой нагрузка иждивенцами на работающее население. В конце концов сведущие люди разъяснили чиновникам и журналистам, что, хотя в долговременной перспективе нагрузка пожилыми в России росла, в данный момент она как раз снижалась. И что вообще иждивенцы состоят не только из пожилых, но и из детей, а общая иждивенческая нагрузка в 2003 г. не только не выросла, а была самой низкой за весь послевоенный период. Так что если «проблема 2003 года» и существовала, то демография здесь была ни при чем. Тут подоспел рост мировых цен на нефть, и «проблему» перестали поминать. Но эта история служит хорошей иллюстрацией того, как из подчеркивания негативных сторон старения населения можно пытаться извлечь политическую выгоду.
Тем не менее реальные проблемы, не связанные с экономической конъюнктурой или электоральным циклом, а порожденные глубинными эволюционными демографическими изменениями, конечно, существуют. Но они требуют не паники и нагнетания «демографической истерии», а пересмотра многих сложившихся представлений, изменения многих «правил игры», перестройки многих привычных институтов. Предстоит еще немало и проб, и ошибок, но важно не застывать в неподвижности, считая, что всякое изменение – это ошибка и все всегда должно оставаться, как было.
Россия – белая ворона
Старение населения – всемирный процесс, он затрагивает все страны и везде порождает сходные проблемы. В России старение началось позднее, чем в большинстве европейских стран, но тоже продвинулось уже очень далеко (табл. 4).
Стало быть, наши проблемы сродни проблемам всех стареющих обществ? Нельзя ли позаимствовать что-нибудь из их опыта? Кое-что, конечно, можно, но далеко не все. И захотим – не потянем. Хотя какими-то чертами Россия и в самом деле близка к западным странам, во многом она все еще остается среди них белой вороной. Если мы вернемся к табл. 2 и снова сопоставим российские показатели с показателями других стран, то увидим, что, хотя наше отставание по величине фонда рабочего времени поколения за 100 лет заметно сократилось, оно все еще остается немалым. Мы не добираем по сравнению с ними три-четыре года.
Таблица 4. Доля трех крупных возрастных групп в населении России в годы переписей населения, %[147]
Если же взять только мужчин, то разрыв оказывается еще большим (свыше пяти, а то и шести лет).
Жить же мы хотим, как все, с тем же «расписанием» жизненного пути, что и европейцы, американцы или японцы. Хотя пока такое расписание – не по нашему демографическому карману.
Хорошо бы было, конечно, тоже включиться в общую тенденцию «сдвига» рабочего периода с интервала 20–60 на интервал 25–65 лет, удлинив период учебы. И мы как будто и движемся в этом направлении, сейчас вот поговариваем о втором высшем образовании. А за счет какого времени? Сдвигаться-то нам пока особенно некуда. А сдвинемся – прижмем стариков, что нас, конечно, не смущает: предложений о повышении возраста выхода на пенсию до европейского уровня у нас хоть отбавляй. Но понимают ли предлагающие, о чем говорят?
В самом деле, во многих странах законодательный возраст выхода на пенсию выше, чем в России: как правило, для мужчин и даже для женщин – 65 лет, иногда и выше. Но ведь все эти страны добились огромного выигрыша в продолжительности жизни пожилых людей. А мы? У российских женщин тоже был выигрыш, но в 2–3 раза меньший, чем у француженок, американок или японок. У мужчин же (в это трудно поверить) не то что никакого выигрыша в продолжительности жизни пожилых людей за весь XX в. – чистый проигрыш (табл. 5).
Мало того, что в Западной Европе, Северной Америке или Японии до возраста выхода на пенсию доживает гораздо больше людей из каждого поколения, чем в России. Дожившие до пенсии там имеют высокие шансы пользоваться ею на протяжении относительно длительного времени. В 2000 г. «среднему» 65‑летнему обитателю «западного» мира предстояла более долгая жизнь, чем «среднему» 60‑лет нему россиянину (табл. 6).
