Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи
Само по себе такое изменение свидетельствует об огромном социальном завоевании, о небывалом выравнивании шансов на жизнь. Прежде долгожительство было привилегией немногих, слабо связанной с привычными социальными привилегиями – знатностью, богатством. Продолжительность жизни гораздо больше зависела от воли случая: кому-то выпадал жребий умереть, не прожив и недели, кто-то доживал до седин, но таких было меньшинство. Шансы на короткую или на долгую жизнь были примерно одинаково неравны для всех родившихся – и для богатых, и для бедных.
Теперь все изменилось, долгожительство из привилегии немногих превратилось в норму для большинства, в этом смысле принцип egalite реализовался в гораздо большей степени, чем могли ожидать провозгласившие его деятели Французской революции. Чем ниже смертность, тем более полно реализован этот эгалитаризм. В России сейчас смертность намного выше, чем в Европе, Северной Америке или Японии, значит, в ней больше неравенства перед лицом смерти и она, стало быть, еще недостаточно демократическая страна, что бы и кто бы ни думал о ее политическом и социальном устройстве.
Но даже и в России снижение смертности на протяжении XX в. было огромным, соответственно кардинально изменилась и структура времени жизни поколений. Ожидаемая продолжительность жизни новорожденных россиян в начале XXI в. составляла 65 лет – это очень мало по сравнению с европейскими 77 или японскими 81, но все же это вдвое больше, чем было 100 лет назад. В 1900 г. в России только 493 из каждой 1000 новорожденных мальчиков и 526 из 1000 новорожденных девочек имели шанс дожить до 20‑летнего возраста, в 2000 г. – соответственно 961 мальчик и 976 девочек. Сейчас у нас до 60 лет доживает больше мужчин, а до 75 лет – больше женщин, чем 100 лет назад доживало до 20‑летнего возраста. Но именно оставшееся в прошлом быстрое раннее вымирание формирует тот контур возрастной пирамиды с широким основанием и узкой верхней частью, который оплакивают демографы, политики и журналисты, озабоченные старением населения.
Вторая причина старения населения – и даже, может быть, более важная на современном этапе – это снижение рождаемости, но оно, в свою очередь, тесно связано со снижением смертности, служит ответом на него.
«Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» – люди долго следовали этому завету, однако в конце концов от него пришлось отступить. Первый человек, Адам, к которому и была обращена приведенная выше божественная рекомендация, жил, согласно библейскому преданию, 930 лет, а Ной – 959 лет. Если бы все его потомки жили столько же, Земля наполнилась бы очень быстро. Но когда люди стали умножаться, Господь подсократил время их жизни: «пусть будут дни их сто двадцать лет». Дольше 120 лет, действительно, практически никто не живет, да и до этого предела доживают редчайшие единицы. В среднем же на протяжении тысячелетий каждому родившемуся было отпущено жизни лет тридцать. Кому – больше, кому – меньше, а в среднем тридцать. Поэтому люди плодились быстро, а размножались медленно – к началу XX в. их набралось немногим более 1,5 млрд.
Но к этому времени Луи Пастер уже изобрел вакцинацию, произошло немало и других изменений в экономике, социальной жизни – и отмеренные еще в допотопные времена 120 лет вдруг оказались не столь недостижимыми. Сто двадцать не сто двадцать, а семьюдесятью-восьмьюдесятью годами средней продолжительности жизни уже никого не удивишь. Земля стала стремительно наполняться людьми, за каких-нибудь 100 лет их стало вчетверо больше, чем набежало за десятки тысячелетий человеческой истории.
Все мы живем на одной планете и, пока живем, занимаем на ней некоторое место, в определенном смысле пропорциональное времени нашей жизни. Чем дольше мы живем, тем больше производим и потребляем, создавая тем самым нагрузку на ресурсы, предоставляемые нам природой или созданные трудом предшествующих поколений. Долговременное существование людей возможно только в том случае, если их хозяйственная деятельность согласована с ресурсными возможностями ареалов, в которых они живут, а если говорить обо всем человечестве – с ресурсными возможностями планеты. Как бы велики ни были эти ресурсы, они не безграничны.
Если снижение смертности не сопровождается снижением рождаемости, оно означает стремительный рост нагрузки на ресурсы. Каждая тысяча родившихся, даже при низкой российской продолжительности жизни (65 лет), занимает на Земле больше места, чем две тысячи россиян, родившихся 100 лет назад, при средней продолжительности жизни немногим более 30 лет.
То же и в мире. В 1950 г. родилось примерно 100 млн человек, которым при тогдашней ожидаемой продолжительности жизни (46,5 года) предстояло прожить 46,5 млн человеко‑лет. В 2000 г. родилось порядка 130 млн человек – на 30 % больше, чем в 1950‑м. Но им, теперь уже при нынешней среднемировой ожидаемой продолжительности жизни (65 лет), предстояло прожить 84,5 млн человеколет – не на 30 %, а на 82 % больше. К этому надо добавить, что XX в. ознаменовался стремительным ростом потребностей людей, каждый день их жизни требует теперь гораздо бóльших рукотворных и природных ресурсов, чем прежде. Так что совокупный объем ресурсов, на которые претендуют новорожденные 2000 г., превосходит потребности их дедов, родившихся в 1950 г., в разы.
Мировая экономика не поспевает за этим взлетом потребностей, и возникает реальная угроза быстрого нарастания разрыва между возможностями и потребностями всего человечества, каждой страны и каждой семьи. Соответственно на всех уровнях социальной системы включаются стабилизаторы, способные уменьшить этот разрыв или хотя бы затормозить его разрастание. Предпринимаются огромные и небезуспешные усилия для расширения экономических возможностей за счет повышения эффективности хозяйственной деятельности, технического прогресса и т. п. Но одновременно вступают в действие и механизмы сокращения потребностей, а среди них едва ли не главное место принадлежит замедлению и прекращению демографического роста. Если исключить катастрофический вариант решения этой задачи в результате небывалого планетарного всплеска смертности, то единственным путем, по которому пока, к счастью, и идет человечество, становится снижение рождаемости.
Оно постепенно распространяется на все страны, каждое последующее поколение в них оказывается менее многочисленным, чем предыдущее, и именно это становится главной непосредственной причиной старения населения. Мало того, что структура времени предстоящей жизни каждой тысячи новорожденных становится все более «старой» – самих этих тысяч оказывается все меньше и меньше. Возрастная пирамида утрачивает привычную форму не только потому, что расширяется ее верхняя часть, но – и в еще большей степени – потому, что сужается нижняя.
Таким образом, старение населения – это не преходящий кризис, а закономерный эволюционный процесс, неотделимый от других магистральных перемен, составляющих суть демографического перехода. Рано или поздно этот переход закончится, повсеместно окончательно установится новый тип воспроизводства населения, а возрастная пирамида нового типа с низкой долей молодых и высокой долей пожилых возрастов полностью вытеснит прежнюю «молодую» пирамиду.
Но нам выпало жить в промежуточное, переходное время, когда новая возрастная пирамида только формируется. В памяти жив еще прежний демографический порядок, а консерватизм человеческого мышления поддерживает надежду на то, что все как-то образуется, снова станет так, как было.
Эти надежды тщетны. Старение населения остановить невозможно. Речь идет не о том, что можно изменить, а о том, к чему нужно приспособиться.
Новое расписание жизни поколения
Старение населения сопряжено с огромными изменениями в жизненном пути людей, в обстановке их повседневной жизни, их родственных связях и т. п. Эти изменения осознаны давно. Еще в 1950‑е годы французский социолог Жан Фурастье, сравнивая жизнь европейца конца XVII и середины XX вв., рисовал следующую картину.
В конце XVII столетия в Европе среднестатистический отец семейства женился первый раз в 27 лет; он вырос в семье, в которой всего родилось пятеро детей, но из них лишь половина дожила до 15 лет; как и у его отца, у него самого было пятеро детей, из которых только двое или трое были живы к моменту его смерти. Этот человек доживал до 52 лет; когда он умирал, уже не было в живых никого из его бабушек и дедушек (трое из них скончались еще до его рождения), обоих его родителей и троих из его детей. В середине XX в. такой «средний» человек родился в семье, в которой было всего трое детей, женился в 26 лет на 24‑летней девушке и также имел двоих-троих детей. Достигнув 50 лет, он имел один шанс из двух прожить еще более 26 лет.
