Книжка-подушка - Александр Павлович Тимофеевский

Пару дней назад «Сноб» обнародовал свои номинации, а теперь это сделал журнал «Интервью». Там по разным традиционным разделам проходят разные замечательные люди, за которых стоит проголосовать. Но сказать я хочу про раздел Публицист online, который про нашу фейсбучную жизнь. В нем оказались Роман Супер, Нахим Шифрин, Вера Полозкова, Татьяна Толстая и я.

Про себя, прежде всего: не надо за меня голосовать. Я блогер с очень узкой аудиторией, зачем бессмысленно распылять голоса? Про Веру Полозкову ничего сказать не могу, я ее блога не читал, Роман Супер и Нахим Шифрин, каждый по-своему, прекрасны, я очень ценю обоих. Но сам это сделал и всех призываю – проголосовать за Татьяну Толстую: она, конечно, самый блистательный нынче блогер. К тому же она почти не получала премий в России, что легко объяснимо: патриотическая общественность и либеральная, люди, которые ни в чем никогда не совпадают, в одном поле не сядут, с трогательным единодушием относятся к Толстой. Вода и камень, лед и пламень и проч. противоположные субстанции сошлись в ненависти к крупнейшему ныне живущему русскому писателю. Позорище вообще-то, нет?

Панюшкин пишет: «Хорошо, когда владелец кафе привечает зашедшего к нему инвалида – из сочувствия. А не из страха перед следственным комитетом. Толерантность, основанная на страхе, нахрен никому не нужна».

Чушь.

Все прямо наоборот. Нужна толерантность, основанная на страхе, только она и работает – везде в мире. На страхе владельца кафе, что к нему больше не придут, что он станет зачумленным и разорится. Нельзя требовать толерантности, основанной на сочувствии. Сочувствие дано немногим, не всегда, не всюду. А толерантность необходима во всем, каждую минуту, с нее начинается общежитие. Толерантность это не движение души, а правила поведения. Нельзя называть узбека черножопым, гея – пидором и так далее. Нельзя толкать в бок инвалида, изволь сделать ему пандус. Изображай сострадание, так принято. И рожу не вороти, когда «эти» заходят. А нравится тебе узбек или нет, что ты на самом деле думаешь про гея и сочувствуешь ли инвалиду, это вообще никого не касается. Ты можешь проклинать их 24 часа в сутки, называя всех пидорами, – но только про себя, молча. А вслух будь добр говорить так, как установлено правилами поведения: лицемерие – основа цивилизации, я когда-то об этом большую статью написал. И страх владельца кафе нарушить эти правила – главный двигатель прогресса.

Беда России не в том, что у нас мало людей, склонных к толерантности. Их везде не хватает. Беда России в том, что у нас нет правил поведения, от которых зависят физические и юридические лица – извините за такой волапюк. Четверть века существует рынок и столько же – гражданское общество, а их никто не боится. Никакого страха перед ними нет. Значит, не очень они и существуют. Гуляй, рванина, говори, что хошь, и кому хошь, плюй в суп. Есть только один грозный судия – Следственный комитет, пред ним и немеют.

Ровно тридцать лет назад Бронюс Майгис, гражданин СССР, житель Литвы, пришел в Эрмитаж и облил серной кислотой «Данаю» Рембрандта, фактически уничтожив картину. Для верности он еще дважды пырнул ее ножом. Свои действия Майгис объяснил политическими мотивами. Я был тогда (как, впрочем, и сейчас) самых антисоветских взглядов и окружен сплошь антисоветчиками, однако не припомню ни одного человека, пытавшегося найти в совершенном преступлении какую бы то ни было логику, хоть что-то, кроме безумия. Решение поместить Майгиса в ленинградскую психиатрическую клинику было воспринято с дружным облегчением: сумасшедший оказался там, где ему и место, – в сумасшедшем доме.

То ли дело сейчас. В главный выставочный зал страны, где экспонируются скульптуры полувековой давности, приходят зрители, заявляют, что они оскорблены в своих религиозных чувствах, и пытаются разгромить и уничтожить музейные вещи, находящиеся в государственном хранении. Но их не сажают в тюрьму, не запирают в лечебницу, а отпускают с миром, и знатные публицисты вместе со спикерами церкви ищут и находят этому самое продуктивное объяснение.

Сегодня, тридцать лет спустя, Бронюс Майгис не стал бы твердить о каких-то политических мотивах. Он бы всесторонне и глубоко оскорбился в религиозных чувствах. И как тут не оскорбиться, православные? Лежит бабища с неприкрытым срамом, ждет, когда в ее чебурашку прольется золотой дождь, Зевс таким образом ее поимеет, и от этого родится герой Персей. Есть ли, скажите, более наглое, более глумливое издевательство над священным для каждого верующего сюжетом Благовещения, над Духом Святым, ставшим золотым дождем, над Непорочным Зачатием, над Рождеством Господа нашего Иисуса Христа?!!

Приди Майгис к «Данае» сегодня, сколько бы мы услышали гневных слов о выставочной политике Эрмитажа. Нет, серная кислота, наверное, перебор, но зачем будить лихо? Зачем выставлять голую языческую бабу, на что был расчет? Ведь так легко убрать ее в запасник, почему этого не сделали? А потому, что хотели плюнуть в душу русскому человеку. И не с подсказки ли вашингтонского обкома была продумана вся эта провокация? Ведь недаром для нее выбрали так называемый Эрмитаж, выставляющий искусство Гейропы, – руки прочь от Бронюса Майгиса, вставшего на защиту авраамических религий, не дадим объявить его сумасшедшим: знаем мы эти многоходовки, насквозь видим.

Эх. Великие люди, истинные первопроходцы, всегда трагически опережают свое время.

Очевидно, что государство не хочет и не будет окорачивать оскорбляющихся верующих: не для того оно растило, холило и лелеяло этого крокодила, чтобы сейчас вырвать ему зубы. Кому нужен крокодил без зубов? – он не страшит, а смешит.

Что из этого следует?

Из этого следует множество различных, весьма мрачных, даже апокалиптических выводов про жизнь на родине, но не они меня сейчас занимают. Меня занимает один конкретный сюжет. Понятно, что оскорбиться в религиозных чувствах можно по совершенно любому поводу. Оскорбление в глазах смотрящего. А значит, никакие произведения, выставленные для всеобщего обозрения, – в Третьяковской галерее, в Пушкинском музее, в Русском музее, в Эрмитаже – отныне не находятся в безопасности. Музейный статус больше ничего не значит. Госхран – тоже. Сила оскорбленных чувств верующих смыла все статусы в унитаз. И теперь туда может быть отправлена любая картина, абсолютно любая. Раму не тронут – кто ж покусится на святое? – а картины разрежут на части, свернут в трубочку и спустят воду.

Эта угроза тем более реальна, что с ноября полиция уходит из музеев, снимает охрану, нашли время.

Пиотровский думает об этом и пишет письмо, сегодня оно размещено на сайте Эрмитажа.

Письмо без адреса, крик городу и миру, сдавленный и политически продуманный так, чтобы возмутиться, но церковь не обидеть и государство не обидеть, и все же попрекнуть кое-кого за «неадекватность ухмылки». Впечатляет конкретный