Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими
И вот мы так погружались в воспоминания, обменивались военными тайнами, которые давно неактуальны, и мое отношение к Ральфу – водка тут ни при чем – становилось все теплее и теплее. Два офицера, ну ладно, в запасе, которые заточены мочить друг друга, причем не тупо из пушки, но изощренно и тонко, вникая в язык врага и пытаясь понять ход его мыслей, – вот встретились и разве только не плачут друг другу в жилетку, то есть в шинелку. Чувство странное, экзотическое, никогда раньше я такого не испытывал, да и повода, вообще говоря, не было… Но переживание очень интенсивное и незабываемое. Несколько даже наркотическое, поскольку хочется его повторять. Привыкание. Забавно, забавно… Это, кстати, настолько же острое чувство, как и то, что я испытал в антикварной лавке, что напротив Лейпцигского вокзала – там лежат на одной витрине, бок о бок, наши и их ордена и медали: со свастиками, красными знаменами и профилями Сталина. Это все мирно продается, не очень причем дорого. Надо же, как все обернулось… Помню почерневшую, из дешевого сплава, скромную солдатскую медальку – за зимнюю кампанию на Востоке, с датами: 1941–1942. Эта медалька не оставила меня равнодушным: мой дед в той кампании мерз – на нашей стороне. Как это удивительно и экзотично, что он пережил войну и дожил аж до 1992 года, когда уж все привыкли к объединенной Германии.
И второй слой был и есть у этих переживаний. А именно: вот и отец Ральфа, и я – мы принадлежали к великим армиям, которые одержали много громких побед, но после исчезли с лица земли, оставив лишь следы, какие остаются после погибших цивилизаций. Их армия была разгромлена громко и с чувством, и растоптана, и опозорена. А наша – без единого выстрела рассыпалась, распалась, ее остатки мимикрировали под окружающую среду; долго менялись фуражки, флаги и гербы: где на них была прежде голая вегетарианская флора, там теперь фауна, сказочные птицы. А вот армия Ральфа жива и здорова, прекрасно себя чувствует, и все, чему он присягал, – на месте. Он не на руинах живет, нет. Но в истории, которая достойно продолжается.
СамолетыОднако ближе к телу, к сегодняшним реалиям. Среди сегодняшних бизнесов Ральфа – а их много, от real estate до banking – самым интересным мне кажется торговля самолетами. Русскими причем. Гражданскими, как ни странно. Фирмы Ильюшина. Он их продает за границу, прежде найдя деньги на то, чтоб эти самолеты сделать. В самом деле, кому ж еще заниматься развитием русского высокотехнологичного экспортного машиностроения, кроме отставного капитана бундесвера? У русских до этого как-то руки не очень доходят. В самом деле, это ж не скважины бурить… И не бабки из сейфа в сейф перекладывать. О распиле бюджета мы и не говорим, кто ж к этому иностранца подпустит. Совсем было б непатриотично.
Так вот самолеты наши немецкими стараниями покупают в Венесуэле, Иране, на Кубе и, вы будете смеяться, в Зимбабве.
– Так у Мугабе же нет денег!
– Ну, что-то он нам платил. Потом, правда, все застыло…
– Ну да. Они же там душат белых фермеров.
– Давно уже задушили. Страна распадается на глазах. Люди вымирают…
– А как там на Кубе дела идут?
– Авиакомпания CUBANA летает теперь только на русских самолетах. Размах сделки – миллиард долларов.
– О-о-о…
– Переговоры велись с самим Фиделем. Я летал и встречался с ним.
Кстати Ральф поделился со мной сенсационной информацией о том, что на Кубе искоренена проституция…
– Да ладно!
– Ну по крайней мере уличная – это вам не Ямайка!
Кроме того, он сообщил, что на Кубе расцветает медицина, западники валом летят туда делать дорогие операции, на халяву причем. Особенно иностранцы любят там менять суставы и лечиться от наркомании.
ОбрусениеЭти все самолеты не случайны, да и Россия Ральфу не чужая после пятнадцати лет в ней жизни и работы, после того как он попал к нам весной 1994 года на смену швейцарцу Аккерману, который работал у Чубайса и консультировал того по вопросам приватизации. Аккерман устал от русской действительности; наверно, как-то она ему не покатила – видно, он глубоко штатский человек, тянущийся не к истине, но к комфорту, – и в какой-то момент запросился он домой.
– Найдешь замену – езжай! – жестко сказал ему Анатолий Борисыч.
Тот нашел. Ральф уже имел опыт – он же успел поработать в бывшей ГДР, где с его участием приватизировано было много всякого разного.
Ну и так, слово за слово, пошло-поехало…
Я рассказал ему о своих лонгитюдных наблюдениях – что немцы, которые хоть чуть пожили у нас, ну даже на уровне студенческой стажировки в пару месяцев, меняются необратимо – заметно обрусевают. До такой степени, что многие из них после и вступают в брак с не-немцами. Или если с немцами, то с такими, которые имеют опыт жизни в России. Примеров полно. Вот и Ральф, на мой взгляд, неплохо лег в эту схему – в прошлом году женился на словенке. А с первой женой – немкой – давно развелся. Какие мощные детали, какие прекрасные подробности! Как это красноречиво! Ральф подтвердил:
– Думаю, я не очень хороший немец.
– Значит, ты тоже видишь, что с тобой произошли изменения? – обрадовался я. – А то я уж было подумал, что вдруг тебе не видно. Что ты начнешь отпираться…
– Конечно, я это замечаю… Как не заметить. Трудно отпираться, когда мы с тобой выпиваем, сидя на кухне, – а это чисто русская привычка…
– Так, хорошо. А еще что?
– Ну что… То же водкопитие – я раньше столько не пил водки.
– Так-так… У меня еще такой расчет: чтоб появилось новое, надо под него освободить место. Ты по идее должен потерять часть немецкого менталитета. Какую? – Я увлекся, тема любопытная, и с дружеской беседы по пьянке сбиваюсь не то на интервью, не то на допрос – без пристрастия, правда.
– Наверно, пунктуальность – я теперь иногда опаздываю.
– Но въедливость-то осталась немецкая? Я слышал много рассказов про то, как жестко ты вел документацию у Чубайса. Говорят, если б не ты, то многие просто сели бы. А так ни счетная палата, ни западный аудит ничего не смогли найти – там такая чистая отчетность! Не подкопаешься. Специально взяли немца на такую работу!
– Со мной там работала Марина Добаткина.
– Да, знаю, хороша. Но у нее внешность, наводящая на размышления: блондинка с голубыми глазами.
– Есть определенные подозрения, что в ней течет немецкая кровь.
– Да, нерусский у нее подход к ведению дел. А ты, значит, утратил пунктуальность и стал пить водку на кухне. Это хорошо… Продолжим тест на обрусение: а способен ли ты выпивать до утра, обсуждая судьбы России, спорить и орать, и добавлять?
– Легко.
– Тебе, значит, это не в тягость… Далеко ты зашел на пути обрусения! Но не все с тобой ясно до конца. Скажи, а как ты понимаешь пословицу «Что русскому хорошо, то немцу смерть»?
– Я с этой пословицей не согласен. По-моему, автор этого выражения – Черчилль. А его главная задача была поссорить русских с немцами.
– Задача его – и английской разведки. Твоих коллег. И англичане переиграли нас, наивных…
– Это да.
– А если б мы объединили силы…
– То был бы другой разговор.
– Отчего ж мы оказались такими мудаками, что англичане нас развели как чистых лохов?
– Думаю, наши были большими мудаками, чем ваши. Конечно, Сталин планировал нападение на Германию на 42-й год – но начали-то мы…
– Какая страшная ошибка… А все потому, что нами правили малограмотные люди. Кто такие Гитлер и Сталин? Где они учились, какие у них звания?
– У Гитлера было звание ефрейтора, а у Сталина вообще никакого… ну в церковной школе учился. Но закончил генералиссимусом.
– А теперь уже поздно нам объединиться?
– Ну, Шредер этим занимается… Но, думаю, для этого России надо демократизироваться. А то у вас автократия.
– Я бы был осторожен при введении в России демократии. Это может херово кончиться, – утешал я Ральфа. – В 1917-м вон пробовали. Так что, может, пусть уж будет как будет.
Мы допили что было и разошлись по своим комнатам спать. И каждый прятал от товарища пьяную слезу умиления. А нету у нас в Европе друзей ближе немцев. И мы, такие же простодушные и доверчивые, как немцы, от этого в Европе не чужие. Все-таки не чужие. Не окончательно чужие…
Владимир Меньшов
«Мы жили мажорно»
Он еще в 1981 году получил «Оскара». А вот недавно сыграл маршала Жукова в громко прозвучавшей «Ликвидации», кстати, снятой его учеником. В отличие от своего персонажа Меньшов взял не Берлин, но Голливуд – в самое тяжелое для СССР время, когда Запад мстил нам за афганскую войну и бойкотировал Московскую Олимпиаду.
Однако ж киноэлита не считает его своим и кинокритики тоже не любят. Зато простая публика любит его фильмы!
«Оскар»– Жесточайшая несправедливость, что вас не выпустили весной 1981-го в Штаты. Когда ваш фильм «Москва слезам не верит» выдвинули на «Оскара». Но потом-то, задним числом, вы съездили туда?
