Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими
Однако ж киноэлита не считает его своим и кинокритики тоже не любят. Зато простая публика любит его фильмы!
«Оскар»– Жесточайшая несправедливость, что вас не выпустили весной 1981-го в Штаты. Когда ваш фильм «Москва слезам не верит» выдвинули на «Оскара». Но потом-то, задним числом, вы съездили туда?
– Нет, я эту процедуру так и не увидел.
– Не захотели? Чтоб душу не травить?
– Ну, то, что мне однажды присудили приз, еще не значит, что я стал членом этого клуба и могу ездить туда, когда захочу…
– «Оскар» – это самая большая награда в кино, так ведь?
– Вы знаете, когда объявили о присуждении мне «Оскара», я не осознавал большой важности этого события. Это для западного мира «Оскар» являлся громадным успехом, а у нас об этой премии как-то невнятно говорили. Например, даже некоторые кинокритики не знают, что в номинации на «Оскара» включались советские фильмы. Было там два фильма Ростоцкого – «А зори здесь тихие» и «Белый Бим Черное ухо»; «Чайковский» Игоря Таланкина. Но ажиотажа вокруг этого у нас никогда не возникало. Вокруг этой премии ходит много легенд… Например, почему-то считают, что «Оскара» получил Марк Донской в 1943-м или 1944-м за фильм «Радуга». Между тем «Оскар» за лучший иностранный фильм учредили позже, по-моему, в 1947 году.
– А, это из той же оперы, что и легенда о присуждении Нобелевки Льву Толстому – якобы он от нее отказался!
– Реально «Оскара» получил Илья Копалин – за документальный фильм про разгром немцев под Москвой зимой 1941– 1942-го. Ну, понятно, что это было политическое решение, и во время войны этому событию никакого значения не придали. В 1968 году, когда вручали «Оскара» за фильм «Война и мир», у нас тоже об этом много не говорили, не было такой лавины восторгов, какая последовала за вручением «Золотой пальмовой ветви» на Каннском фестивале за фильм «Летят журавли», – это да, это было воспринято как большая победа. А Бондарчук и на вручение-то не поехал – был занят на съемках. Получала вместо него Людмила Савельева. И у нас принято было считать, что это всего лишь один из призов Бондарчука.
– Может, пытались принизить статус американской награды?
– Ну уж повышать точно не хотели. Это сейчас «Оскар» раскручен до аналога Нобелевской премии – что не совсем справедливо, пожалуй. Я сам оценил «Оскара», только его получив: когда увидел, что люди из элиты кинематографа, к которой я не принадлежал, присели как-то на задницу и подняли лапы.
– То есть они сняли перед вами шляпы?
– Шляпы? Коллеги как не приняли картину категорически, когда она появилась на нашем экране, так не признали ее и после того, как она получила награды. Остались при своем мнении.
Триумф– Когда вам дали «Оскара», Советская армия как раз вела войну в Афганистане.
– Да, странно, что дали… Летом 1980-го они Московскую Олимпиаду замотали, бойкотировали. И вдруг «Оскара» дали. Это просто чудо: включился кто-то сверху и руку протянул – давай, мол, выскакивай.
– Правду говорят, что Рейган ваш фильм два раза смотрел?
– Да, перед встречей с Горбачевым. Мне рассказал об этом один американец из посольства.
– А если б Рейгану еще ваш фильм «Любовь и голуби» показали…
– То мы б уже были кореша.
– И Брежневу фильм понравился! Помню, вам уже успели сказать, что Гришину не понравилось, что сейчас надо будет резать и перемонтировать, и тут – Брежнев доволен!
– Да. Это было эффектно… Брежнев тоже несколько раз картину посмотрел. Но мне вот что больше всего запомнилось из этой эпопеи, связанной с фильмом «Москва слезам не верит». Через три дня после того, как его начали показывать, я приехал в центр на метро, к Вере в театр (актриса Вера Алентова, жена Меньшова. – И.С.). Выхожу на «Пушкинской» и вижу, что вся площадь запружена народом. Что за события, демонстрация какая? Может, диссиденты собрались или что-то дают в каком-то магазине, дефицит выбросили? Оказалось, что это очередь в кассы кинотеатра «Россия»; мороз, дело в феврале было, а люди стояли часами, чтоб взять билет на послезавтра! И так длилось три месяца! Если есть абсолютное счастье, то секунд двадцать в этот момент я его испытывал… Пока мы снимали, столько было тревог – а захотят ли это смотреть? Сколько пришлось выслушать даже от членов съемочной группы…
– И даже жена вам говорила: зачем ты это снимаешь?
– Да… Но вдруг оказалось, что это так нужно! Просто анекдот: мне звонили не последние люди и просили помочь достать билеты. Такого я не помню со времен своего детства, когда шли «Тарзан» или «Бродяга»…
– Мне кажется, что ваш главный фильм так популярен в том числе и потому, что вы, как и большинство ваших зрителей, из провинции, жили в общаге много лет… Это путь, который прошли многие.
– Ну, по-разному бывает. Для кого-то это важная часть биографии. А есть люди, которые еще в общежитии пытаются откреститься от прошлой жизни, забыть о ней, они хотят не об этом рассказывать, им неинтересно их тяжелое детство. Я видел, как сельские жители обживаются в Москве и за пять лет становятся светскими людьми. Не дай Бог им напомнить, что они из Сибири, это для них не более чем трамплин! Я не пестую свою провинциальность, но и отрекаться от нее не собираюсь. Мне кажется, это более верная основа, чем светская поверхностная порхающая жизнь. Вроде тебя все знают и ты всех знаешь, но стоит исчезнуть с горизонта – и про тебя забудут.
– Зато у вас дочка москвичка.
– Да, и дочка, и внуки – коренные москвичи.
– Вы ее строго воспитывали?
– Воспитание имеет значение. Но она еще и умная девочка, у нее есть свое понимание и свои ограничения жесткие. Она другая, и слава Богу…
– Да… Вы с полной уверенностью можете сказать: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним…»
– Да, мне есть что показать.
– Хотя, впрочем, он уже видел… Причем, думаю, еще до того как вы приступили к съемкам.
Травля– Но по крайней мере после «Оскара» все ваши критики сразу замолчали?
– Нет, не замолчали… Один из критиков – мне передавали – на каком-то собрании недавно сказал: «Неплохо было бы нам извиниться перед Меньшовым за травлю, которую мы ему устроили!» Но это предложение не нашло понимания у аудитории.
– Да что ж такое надо сделать в России, чтоб тебя оценили?
– Одних заслуг мало. Надо уметь надувать щеки. Надо поддерживать творческие успехи административными должностями, устраивать скандалы при малейшей попытке принизить твой вклад в кинематограф, дружить с нужными людьми, сидеть в президиумах… Это целый большой, параллельный творчеству мир.
Во мне этого не заложено. Я человек немосковский, я из простой семьи, я ценю естественность, ценю натуральность, я физически не могу изображать любовь и дружбу там, где их на самом деле нет. Это довольно быстро во мне разглядели, когда я вышел под свет прожекторов, и поняли, что этого можно гнобить, – и стали гнобить! Это совсем не трудно – надувать щеки, чтоб произвести впечатление. Все бы эту игру приняли! Но мне до того была отвратительна игра в другого человека… Я не мог сказать: «У меня „Оскар“, и потому извольте со мной считаться». Для меня другое важно, у меня есть центральная идея жизни, которую я воспринял по-книжному с детства: добиться признания людей.
– А сейчас бы вы сделали то же самое? Или стали бы щеки надувать?
– Сейчас кое-что я бы скорректировал. Я слишком переборщил с желанием показать, что я такой же, как все. А люди с удовольствием рассказывали истории про то, как я пил в Доме кино, что при этом говорил. И опасно откровенно, хочу добавить. Теперь я понимаю, что надо было все это делать в других ресторанах или дома. Мне казалось, что меня окружают друзья. Я даже не осознавал, какую волну черной зависти пробудил в моих коллегах этот «Оскар». Разглядел я это только тогда, когда начался скандал вокруг фильма «Любовь и голуби». Я попал под каток борьбы с алкоголизмом. И вместо привычного сочувствия к художнику, пострадавшему от властей, столкнулся с неприкрытым злорадством.
– Ну да, там же они пьют постоянно. «Какая любовь, Раиса Захаровна? Это у нас просто по пьянке случилось!»
– Если бы в эту ситуацию попали Тарковский, или Кончаловский, или Михалков, то с ними обращались бы крайне деликатно. А меня, несмотря на наличие «Оскара», просто взяли и отстранили от картины, назначили другого режиссера ее переделывать. Слава Богу, месяца через три вся эта истерия закончилась, но мне эти месяцы пары лет жизни стоили.
– Такая у нас страна удивительная – вот идем своим путем.
– Это чисто мои дела, страна ни при чем. Это характер, это судьба…
Диссидентство?– Про вас никогда не говорили, что вы диссидент. Вы, наоборот, послужили Советской стране, взяв такой приз. Вы, наверно, были человеком лояльным?
