Непрофессиональная Россия: книга о профессиональных непрофессионалах - Руслан Александрович Линьков

ее многочисленными женами-немками), это расистские идеи совсем не русских идеологов национал-социализма, это людоедские принципы тоже отнюдь не русского по происхождению Иосифа Джугашвили, это длинные, логически слабо артикулированные тирады отцов церкви и т. д. и т. п. Все это разбавляется случайными и сомнительными знаниями из истории и объединяется множеством патриотических аксиом, которые для истинного патриота по определению не нуждаются в обосновании. Создается впечатление, что русские патриоты просто не способны не только создавать, но даже усваивать русскую культуру — она для них слишком сложна и, употребляя их собственный жаргон, — слишком «духовна». В результате в доступной для заядлых патриотов «культурной сокровищнице» — только однодневки («шедевры» соцреализма, нудные патриотические романы, примитивные боевики и детективы).

Трудно обнаружить следы вклада заядлых патриотов и в отечественные научно-технические достижения. Видимо, существует некая закономерность: выдающимся россиянам некогда, незачем, да и неинтересно бороться с «врагами русского народа» и вынюхивать следы «жидомасонов». А активным русским патриотам некогда, незачем, да и никак не получается оставить свой след в том, чем они так гордятся в соответствии с известным русским народным принципом «мы пахали». Зато в людоедской политике советской власти и в маразматических антинаучных достижениях роль патриотов крайне велика. Так, среди предшественников современных русских патриотов — советских русофилов-ксенофобов — преобладали крайне успешные совковые карьеристы — высокопоставленные советские чиновники и партийные деятели, психологию которых хорошо описывает известная песня: «Мы не пашем, не сеем, не строим, мы гордимся общественным строем». В советские времена писатели-патриоты (по их мнению, «великие писатели земли русской») очень хорошо оплачивались властью и не брезговали доносами в партийные органы на более популярных, чем они, писателей, не говоря уже о «разоблачительных» выступлениях. Вряд ли кто-то может сегодня вспомнить научные достижения тех, кто разоблачал «врагов народа» в науке и занимал их лаборатории.

Вот один из парадоксов культурных предпочтений патриотов — немалая часть того, чем они гордятся как великим русским кино, создана «русскоязычными» Эйзенштейном, Роммом, Параджановым. То же самое относится и ко многим из тех реально патриотических песен, которые патриоты так любят петь во время застолья — увы, они тоже написаны «русскоязычными» композиторами и поэтами. И даже самый патриотический из всех великих русских композиторов — А. П. Бородин — сын грузина. И по сей день среди известных на весь мир россиян отсутствуют профессиональные русские патриоты, зато по-прежнему много русскоговорящих. Видимо, сохраняется главный принцип — одним некогда быть профессиональным патриотом, другим некогда делать что-то серьезное в профессиональном отношении.

Современный русский патриотизм — это развитие традиционного для России способа компенсации комплекса неполноценности большинства жителей, сложившегося как результат их нереализуемых личных претензий. Поскольку в экономически и политически отсталых государствах с традициями тоталитарной власти невозможно удовлетворение даже части естественных и законных претензий большинства населения, то результатом становится массовая фрустрация, которая, как правило, переходит в агрессию. В то же время традиционным способом канализации этой агрессии и соответственно компенсации фрустрации становится ксенофобный ура-патриотизм. Истоки современного русского патриотизма следует искать в национальной истории, когда столетиями именно ксенофобный ура-патриотизм (великодержавность, народность и борьба с врагами народа) в самых различных формах, вместе с массой нереальных обещаний, предлагался русскому народу как своего рода панацея от всех его бед. Именно этот патриотизм традиционно играл и играет роль специфического идеологического занавеса над реальной деятельностью власти в собственных интересах. Создается впечатление, что современные русские патриоты — это задержавшиеся в своем интеллектуальном развитии люди, наивно принимающие за реальность все те сказки, которые им рассказывают их вожди и идеологи, в том числе и детские ксенофобные страшилки.

Специфику российской власти отметил Василий Ключевский, упомянув, что когда в XVI–XVII веках государства Западной Европы расставались с феодальным образом жизнедеятельности, Россия «не участвовала во всех этих успехах, тратя свои силы и средства на внешнюю оборону и кормление двора, правительства, привилегированных классов с духовенством включительно, ничего не делавших и неспособных что-то сделать для экономического и духовного развития народа» (Курс русской истории, Ч. III, М., 1988, с. 243). Такого же рода стиль деятельности власти сохранялся и в дальнейшем. Так, в конце XIX века российская государственная власть в результате неограниченного вывоза закупленного по крайне низким ценам зерна фактически организовывала повторявшийся примерно каждые десять лет голод, уносивший сотни тысяч жизней. Вспомним циничное выражение тогдашнего министра финансов России И. А. Вышнеградского, известного своей выдающейся корыстностью, — «не доедим, да вывезем». Затем эту античеловеческую практику продолжили и развили большевики — организовав голод на Украине. Лозунг, правда, был уже другой — «затянем пояса» и проведем индустриализацию. Конечно, нельзя сказать, что российские патриоты-идеологи «недоедали», а советские коммунистические лидеры «затягивали пояса». Все это лишь иллюстрирует афоризм Ключевского «Государство пухло, а народ хирел».

Не случайно главным базисом российского патриотического сознания была и остается борьба не «за», а «против». Вера патриотов в великодержавность России обосновывается главным образом ее достижениями в расширении своей территории и силового влияния. А потому в сознании патриотов агрессия и ксенофобия приобретают квазипозитивный смысл. В то же время патриоты упорно уходят от проблемы перманентного критического отставания России во всех направлениях политического, технологического, социального и культурного развития, что противоречит интересам всего населения. Если перечислить главные достижения в политическом прогрессе и научно-технологическом развитии мира, то окажется, что и Россия, и СССР далеко отставали от мировых лидеров — Великобритании, США, Франции. Разве что Советскому Союзу удалось ненадолго опередить конкурентов на некоторых направлениях в освоении космоса. Даже атомную бомбу СССР не смог создать сам. В сущности, для мышления российских (а в свое время и советских) патриотов всегда были характерны внетехнологичность (в широком смысле слова) и одновременно пренебрежение к цене для собственных граждан любого решения. Это позволяло им строить нереальные стратегические планы, принимать нерациональные решения, гордиться несуществующими достижениями. Символом советского «патриотизма» стала авария в Чернобыле, которую власть попыталась представить как трагический подвиг сотен тысяч людей.

Результат такого развития русского патриотизма: главным фундаментом государства было и остается стремление и народа, и власти отстоять свои особые права. Для народа — это право не отвечать за свою судьбу самим, а требовать достойного уровня жизни от власти. Для власти это означает бесконтрольность, дающую фактическую возможность сохранять всю технологическую и правовую отсталость России, не развивая страну по общим нормам демократического мира в интересах всего населения. Оказалось, достаточно придать отсталости статус ценного национального достояния — «особого пути России», и сразу можно гордиться неполноценностью страны в сфере экономического и технологического развития и низким уровнем благосостояния большинства граждан. Державность, соответственно, понимается как использование производительных сил страны преимущественно для непроизводительных сфер — содержания армии и власти, расширения влияния России в мире через страх перед ее