Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма - Коллектив авторов
О том же говорил и Оливер Браун, взявший интервью у Томми Смита (одного из спортсменов) сорок четыре года спустя:
[Смит] и Карлос требовали, чтобы публика прониклась страданиями черной Америки; в этом отношении их внешне простой бунт был символически сложно устроен. Так, поднятая правая рука Смита символизировала черную силу, а левая рука Карлоса — черное единство. Черный шарф Смита символизировал черную гордость, а его черные носки — черную бедность в американском обществе, в те времена еще деструктивно расистском[501].
Именно к этой иконографии отсылал образ Шона Комбса (также известного как Пафф Дэдди) на рекламном щите, появившемся в 1998 году на Таймс-сквер в Нью-Йорке: на Комбсе его фирменный велюровый черный спортивный костюм Sean John, рука поднята в черном салюте. Этот спортивный костюм стоил 120 долларов, что напоминало о его стилистической и символической эволюции, но не о его весьма непритязательном происхождении[502]. Использование кодов «Черной силы» имело широкий резонанс в Великобритании, и в 1970-х годах вариации символов черной этничности, наряду с красно-зелено-золотистым спортивным костюмом Боба Марли, стали модным трендом и мейнстримом[503]. Спортивный костюм был не просто одеждой, которую носили и тем самым апроприировали зачинщики социокультурных реформ, но чем-то гораздо более значимым: это был символ освобождения от социальных ограничений в целом. Спорт и музыка были очень важны для идентичности чернокожих британцев, жаждущих эмансипации, поскольку позволяли добиться некоторого подобия свободы и известности и, соответственно, зримого (а не подспудного или маргинализованного) признания в рамках британского культурного и социального мейнстрима[504]. В результате спортивный костюм приобрел статус костюма атлета как в спортивном, так и в социальном смыслах: он ассоциировался с бунтом. В этом контексте спортивный костюм служил символом не только «Черной силы» (хотя именно в этом заключалась его главная функция), но и бесправия как такового. Да, атлет скрыт под нейлоновой тканью, но он все еще там, он готов сражаться, соревноваться и, возможно, добиться признания, поскольку теперь его по-настоящему видно.
К середине 1980-х годов судьба спортивного костюма была окончательно решена. Олдскульный костюм-двойку Adidas, напоминающий одежду атлетов, салютовавших на играх 1968 года, надели члены музыкальной группы Run DMC (наряду со многими другими исполнителями и поклонниками хип-хопа). Представители этой культуры предпочитали уличную моду (например, вещи от Kangol, Adidas, Reebok и тому подобное) нарядам от-кутюр. Спортивный костюм превратился в маркер обладания, власти, антимоды или альтернативной моды. Одновременно он приобретал все большую популярность в рамках модного мейнстрима, а также среди потребителей, традиционно маргинализуемых модой: представителей среднего класса и пожилых людей. В этом видится противоречие. Каким образом протестный, маргинальный, политически и расово маркированный предмет гардероба вдруг приобретает популярность у принципиально разных групп людей? В первом приближении этот феномен можно объяснить культом досуга, развившимся в 1980-х годах, превращением фитнеса и тела в проект, а также модифицирующимися в это время репрезентациями маскулинности.
Культура фитнеса зародилась в США в конце 1970-х годов. Начало ей положила публикация автобиографической книги Джима Фикса «Энциклопедия бега»[505], которая побудила тысячи мужчин, преимущественно белых представителей среднего класса, заняться бегом. Фикс пропагандировал простую идею: движение продлевает жизнь[506]. Вдохновленные этой мыслью, многие люди (в том числе пенсионеры и сердечники) начали бегать, чтобы увеличить продолжительность жизни. Для пробежки нужна подходящая одежда, и спортивный костюм тут очень кстати. Он согревает мышцы и его легко снять, если становится слишком жарко. Он защищает от неблагоприятной среды, но также предполагает, что его владелец взял на себя персональную ответственность за собственное здоровье. Он рассказывает историю человека, который контролирует собственную судьбу и в силах — по крайней мере, если верить Фиксу — продлить себе жизнь. Все это определенно сообщает обладателю спортивного костюма статус богоподобного существа, противостоящего миру, стихиям и даже неизбежной смерти. Человек в спортивном костюме — одновременно человек и сверхчеловек, эго и супер-эго, участвующие в фуколдианской битве за господство разума над слабостями плоти[507].
Культ фитнеса не только привел к увлечению физкультурой на свежем воздухе, но и способствовал развитию культуры тренажерного зала, которая пропагандировала улучшение физической формы с помощью силовых тренировок. Это был телесный проект в действии. Требовалось, чтобы тело было здоровым, ухоженным, мускулистым. Для этого над ним нужно было постоянно работать, чтобы поддерживать его силу и (фаллическую) мощь. Помимо этого, оно нуждалось в визуальном контроле, демонстрации и, до некоторой степени, в одобрении. Предполагалось, что тело нужно рассматривать, потреблять и сравнивать с накачанными торсами, которыми в описываемую эпоху изобиловали мужские журналы и реклама[508]. Это подчеркнуто визибильное (или, пользуясь термином Р. Гилл и др., «гипервизибильное»)[509] мужское тело осмыслялось как реакция а) на рост потребления среди мужской аудитории, который совпал с развитием антидискриминационной гендерной политики и разработкой соответствующего законодательства[510], и б) на необходимость проживать и демонстрировать маскулинность в рамках конкурентоспособного индивидуализма, пропагандируемого не только правыми правительствами по всему миру (к числу которых относился, в частности, тэтчеризм в Великобритании)[511], но и рекламой звезд мужского спорта (выдающееся мастерство, публичная поддержка, статьи в журналах и так далее), особенно звезд тенниса, Бьорна Борга, Джона Макинроя и Джимми Коннорса, спортсменов-одиночек, а не командных игроков[512]. В моду вошли лозунги, позиционировавшие тело как проект и локус потребления: «оденься для успеха» (dress for success), «почувствуй жжение» (feel the burn), «пользуйся или потеряешь» (use it or lose it); особенно показательна максима, постулирующая торжество разума над плотью: «без страдания нет победы» (no pain, no gain). Г. Уоннел писал:
Главные идеи тэтчеризма — умение полагаться на себя, трудолюбие, предприимчивость и самореклама — нашли отражение в культуре фитнес-шика. Отдельное внимание в рамках концепции нового конкурентоспособного индивидуализма уделялось трудовой этике. Лозунги тренажерного зала «без страдания нет победы», «не болит — значит, не работает» и «почувствуй жжение» соответствовали политической риторике тэтчеризма. Нарциссическая фиксация на внешнем облике и «я», восходящая к культуре 1970-х годов… стала мейнстримом[513].
Личность приобрела первостепенное значение, а идея персональной ответственности за собственное здоровье, образ жизни, внешний вид и даже судьбу породила индустрию, обслуживавшую новых ответственных потребителей. Речь идет об индустрии досуга. Слово «досуг» часто ассоциируется с бездельем. В действительности, однако, оно означало ровно противоположное: физическая активность подчинялась графикам и расписаниям, становилась все более профессиональной и технологизированной, как будто фитнес — это еще одна работа.
