Георгий Кублицкий - В стране странностей
Объехав не раз и не два многие шведские города, я видел красивые дома и густые парки, сверкающие белизной и оборудованные удобными электрическими приборами кухни, прекрасные школы, чисто одетых улыбающихся людей. Я видел хорошие товары, ел вкусные обеды. Но у меня не было зависти.
Темные бревна строений у церкви Ретвика снова вернули меня к старым мыслям. Мир! Уже полтора века шведские жены и дети не знают скорби об отце, сыне и брате, сложившем голову в бою. За полтора века — ни одного разрушенного войной дома, ни одного гектара вытоптанного врагом поля, ни одного сожженного или взорванного завода. Все цело, все в сохранности.
Много ли стран, много ли народов земного шара имели такие возможности для развития?
Если бы последняя война не отняла у нас многое из созданного до нее, если бы вместо того, чтобы восстанавливать все сожженное, разрушенное, взорванное на пространстве, куда большем, чем занимает Швеция, мы могли продолжать мирную стройку, — как далеко ушли бы мы уже в сороковые и пятидесятые годы по своей верной дороге к изобилию, к расцвету, к счастью!
Сон Нильса
На берегу Сильяна родился, жил и работал великий шведский художник Андерс Цорн. В прибрежном селении Мора — его дом и музей, его могила и памятник художнику.
Цорн много ездил. Он встречался с Репиным, Коровиным, Серовым, бывал в Москве и Петербурге. Он писал Босфор, парижских девушек, испанские деревни, Гамбургский порт.
Он писал также портреты титулованных особ и богачей. В Петербурге ему заказал свой портрет Савва Мамонтов, крупный промышленник, знаток музыки, покровитель музыкантов, художников, артистов. Цорн написал портрет мецената всего тремя красками, черной, желтой и белой, причем работал он быстро, резкими мазками и как будто небрежно.
Несколько обескураженный Мамонтов не нашел ничего лучшего, как, глядя на свой портрет, спросить:
— Но почему же на моем пиджаке нет пуговиц?
— Я художник, а не портной, — ответил швед.
Цорн написал много картин. Особенно любовно изображал он сцены народной жизни своей Даларны — пляски крестьян в летнюю праздничную ночь, работу кузнецов, печение хлеба в родной Море. В музее собрана чудесная коллекция портретов — деревенский точильщик, старый часовщик, пастух с дудкой. Там же висит портрет суровой крестьянки, повязанной платком, как повязываются у нас в северных поморских деревнях. Это мать художника.
За Сильяном дорога пошла по малотронутым топором борам — беломошникам: мягкий ковер мхов и хвои, похрустывающий валежник. Сколько тут на полянках разных грибов! Шведы до последних лет вовсе не собирали их, не умели ни жарить, ни солить и совсем не отличали поганку от груздя или мухомор от подосиновика. Когда появились грибники-любители, то было немало случаев отравлений, и первое время пришлось ставить на дорожных перекрестках знатоков, которые, заглядывая в корзинки, выбрасывали оттуда всяческую несъедобную дрянь…
Празднуя самую короткую летнюю ночь, шведские девушки надевают старинные народные костюмы.
После долгого подъема в гору я оказался возле бревенчатой туристской хижины на перевале, открытом ветрам.
Высокий шест «майского дерева», увитый засохшей листвой, стоял возле хижины. Скрещенные стрелы — старинный герб Даларны — украшали его. Вверху трепетал выцветший синий с желтым крестом шведский государственный флаг.
Скандинавы издревле празднуют середину лета. В деревнях да и в городах расстилают по полу пахучие ветви елей и можжевельника. Шест «майского дерева» украшают зеленью, венками, цветными лентами. Парни и девушки танцуют вокруг него всю ночь летнего солнцестояния и, взявшись за руки, идут потом на холм встречать первый луч. Девушки украдкой прячут цветы из венков, сплетенных в эту самую короткую из летних ночей. Они верят, что если эти цветы положить под подушку, то можно увидеть во сне жениха.
С верхушки «майского дерева», которым я любовался, жестяной петушок-флюгер показывал на север.
Необозримые дали раздвинулись там. Зеленый лесной океан шумел внизу, и серебряные озера терялись в нем. За туманной чертой горизонта угадывался север страны, ее главная лесосека и кладовая железных руд.
За этой чертой лежит больше половины страны. Там Норланд, шведская Сибирь. Не всякий житель Сконе согласится поехать на работу в норландский город Кируну, за Полярный круг. Южанам мерещатся там морозы, с трудом переносимые человеком.
А вот Нильс Хольгерсон прямо-таки рвался в Заполярье. Еще бы, туда ведь улетела его гусиная стая, и мальчуган вместе с выпущенным им из клетки Скансена орлом Горго должен был во что бы то ни стало разыскать ее.
По дороге на север Нильс заснул, утомленный однообразием лесов и болот, над которыми летел орел. Мальчику приснился удивительный сон. Будто он где-то на юге — может быть, в родной Сконе — шагает посреди самой странной толпы, какую только можно себе представить. Рядом с ним шли не люди, нет, — возле него шагали ржаные колосья на длинных соломинках, синие васильки, яблони, кряхтевшие под тяжестью плодов. Липы, дубы и буки гордо выступали посредине дороги, возвышаясь над робкими кустарниками. В зелени жужжали насекомые, в речках, которые текли вдоль дороги, плыли рыбы, на ветвях путешествующих деревьев пели птицы.
Приглядевшись, Нильс заметил и людей, совсем затерявшихся среди растений и животных.
Но кто же вел эту странную толпу?
Вело ее само Солнце.
— Вперед! — призывало оно. — Вперед!
Ржаные колосья, у которых Нильс спросил, куда это — «вперед», — сказали ему, что Солнце ведет всю армию на крайний север страны, в Лапландию, чтобы вступить там в борьбу с чародеем Окаменителем, нагоняющим на всех ледяное оцепенение.
Да, армия шла такая, что перед ней не устоять никакому Окаменителю!
Но что это? Нильс заметил: некоторые из его спутников пошли медленнее, неувереннее. Он присмотрелся: вот так раз — многих уже нет!
Первыми отстали ветвистые зеленые буки и каштаны. Когда шествие подошло к реке Даль-Эльвен, остановился могучий дуб.
— Он боится великого Окаменителя! — воскликнула светлоствольная березка, шагавшая рядом с Нильсом.
Стала отставать пшеница, остались возле дороги яблони. Потом их примеру последовали ячмень, рожь и горох. Да и животных сильно поубавилось — за Солнцем бежали теперь северные олени и песцы, перепархивали белые куропатки…
Оглянулся мальчик — нет уже его веселой спутницы, белой березки, нет сосны и ели, только низкорослые кустарники все еще тянутся за Солнцем.
А когда Солнце пришло наконец к темному ущелью, от всей вышедшей в поход могучей рати почти никого не осталось.
В глубине ледяного ущелья сидел великан в шубе из снега, обросший волосами из ледяных сосулек. Черные волки, окружавшие его, разинули пасти, посылая навстречу Солнцу стужу, ветер и тьму.
Солнце остановилось прямо против Окаменителя. Долго оно почти неподвижно стояло так, осыпая страшилище яркими лучами, и уже застонал Окаменитель, уже стала сползать с него снежная шуба, как вдруг Солнце воскликнуло:
— О, мое время прошло, мне пора!
И оно покатилось обратно из ущелья, на юг, чтобы на следующее лето снова начать поход против Окаменителя.
Как видите, сон Нильса вполне соответствует представлениям о природных зонах и смене времен года. Недаром книгу Сельмы Лагерлёф называли «географией в сказке».
Мы же с вами продолжим путешествие по следам Нильса Хольгерсона с того места, где дубы уже отстали, а березки, сосны, ели, как говаривал наш знакомый господин Герроу, — «не еще».
Над стремниной
Наверное, Норланд доделывал тоже святой Петр. Удивительно, что об этом ничего не говорится в легенде. Во всяком случае, здесь, как и в Смоланде, земля приподнята повыше к солнцу каменистыми плоскогорьями. На западе, к границе с Норвегией, громоздятся хребты один другого выше; на восток, к Ботническому заливу, плоскогорья спускаются ступенями, по которым прыгают реки. Ступени плоскогорий так ровны, что речной поток превращается как бы в широкое озеро, переливающееся через край обрыва. Эта знаменитая «линия водопадов» тянется на многие десятки километров.
На северную землю дышат волки великого Окаменителя. Солнце, которое летом не уходит с неба над ней почти полторы недели ни днем, ни ночью, все же не всегда дает пришедшему за ним на север ячменю тепло для созревания.
Здешние фермеры живут по старинке. Стары постройки, стары обычаи. Норландский крестьянин, пожалуй, посмеялся бы, увидев электрические рамочки, какие употребляются на скотных дворах Сконе. Тут, в Норланде, слава богу, не надо никаких ухищрений. Лугов достаточно, есть где корове пощипать травку…
