Бегущей строкой - Елена Сергеевна Холмогорова
Семейство вьюрковых, отряд воробьиных
Страсть
…будучи в душе игрок, никогда не брал
он карты в руки, ибо рассчитал, что его
состояние не позволяло ему (как сказывал
он) жертвовать необходимым в надежде
приобрести излишнее, – а между тем,
целые ночи просиживал за карточными
столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры.
А. С. Пушкин. Пиковая дама
Мне было, наверное, лет пять-шесть, когда я впервые попала на симфонический концерт. Музыка была со мной с рождения – я росла в квартире моего дяди – замечательного пианиста, профессора Московской консерватории, проводя долгие часы в его комнате, где два огромных рояля скалились друг на друга открытыми клавиатурами и тихо шелестел бобинами громоздкий, с меня тогдашнюю ростом, студийный магнитофон. Но мощь живого оркестра поразила меня. Мы сидели в одном из первых рядов партера, и я ясно видела бег пальцев по грифам скрипок, плавный полет виолончельных смычков, дрожание медного гонга после удара, а главное – руки дирижера, как бы отделившиеся от остального тела и совершавшие ритуальный танец. Собственно, они и прокладывали путь звукам, дивная же палочка мгновенно была идентифицирована мною как волшебная.
До самого конца я, естественно, не видела лица дирижера, потому что, завороженная разглядыванием инструментов, пропустила приветственный поклон публике. И это делало его фигуру, спину, закованную в невиданный доселе хвостатый пиджак, еще более загадочной. Но нервные взмахи палочки и пассы левой рукой сопровождались еще одним движением, как мне казалось, диссонирующим с его священнодействием: он то и дело откидывал прядь волос со лба.
В антракте (а в первом отделении давали – не знаю, как удержалось в памяти! – Прокофьева «Подпоручик Киже») нас обступили консерваторские преподаватели, желая выразить дяде свои чувства по поводу его маленькой спутницы, то есть меня. Был, конечно же, задан и вопрос, как мне нравится концерт. И, заставив всех на миг замереть в поисках верной реакции, я четко и с нажимом произнесла:
– Дирижер должен быть лысым!!!
Когда прошел первый шок, я мотивировала свое требование, чем, наверное, немало потешила музыкантов. Кстати сказать, дирижировал тогда Кирилл Кондрашин, и не знаю, донес ли кто-нибудь до него мнение профессорской племянницы.
Но рассказываю я это лишь для того, чтобы вспомнить главное. Когда замолк последний аккорд и дирижер, откинув уже рукой пресловутую прядь волос, повернул к залу еще не остывшее от музыки лицо, я увидела в его глазах нечто запомнившееся навсегда, не побоюсь штампа, врезавшееся в память. Это была страсть…
Я всегда боялась страстных увлечений. Несколько раз еще в ранней молодости я была с друзьями на ипподроме. И запомнились мне не дивные лошадиные шеи, выгнувшиеся в полете, не изысканный, почти крылатый взлет перед барьером, а руки человека, стоявшего перед нами у окошечка кассы. Мы дурачились, делая какие-то крошечные ставки на лошадей, клички которых казались нам особенно смешными и нелепыми, ничего не понимая ни в их достоинствах, ни в шансах, ни в тонкостях ставок. А тот человек, одетый в чистое, но явственно потертое пальто, раз за разом пересчитывал деньги, видно, никак у него итог не сходился, а руки дрожали так, что отделить одну купюру от другой требовало большого искусства. Странно, но мы в тот день даже какие-то крохи выиграли. Но больше я не ходила на ипподром никогда.
Да, я боялась страстных увлечений. Но и завидовала людям, отравленным ими. Самый серьезный соблазн для меня был связан с фотографией. Пощелкав обычной «мыльницей» деревенские пейзажи, жанровые сценки наших нехитрых застолий и кота с собакой в умилительных позах, я вдруг стала ловить себя на том, что утратила часть бокового зрения, что вижу мир вправленным в четкую прямоугольную рамку, и все вокруг не течет, как в кино, а застывает отдельными кадрами. Некоторое количество действительно удачных снимков и похвалы со всех сторон уже напугали меня не на шутку. Страх попасть в рабство оказался сильнее страсти. Быть может, пока.
Однажды я шла по Садовому кольцу и краем глаза увидела яркий плакат «Московскому обществу любителей канареек – 100 лет! Юбилейный конкурс на лучшее пение канареек овсяночного напева». Приоткрылась щелочка в неведомый мир, где люди уже целый век обучают невзрачных желтовато-зеленых птичек семейства вьюрковых, отряда воробьиных премудростям «правильного порядка пропевания колен в четко определенной последовательности». Это я прочитала у входа на выставку. В это время рядом остановилась машина, из нее вышел человек средних лет. Он бережно нес небольшую клетку с желтым комочком внутри. Когда он открывал дверь, наши взгляды встретились.
В его глазах была страсть…
Парный портрет
Комплексы
Комплекс неполноценности – комплекс черт личности, выражающийся в представлениях о собственной никчемности, ненужности, один из наиболее существенных факторов, препятствующих личностному развитию.
Справочник по психиатрии
Мне не выпало босоногого деревенского детства, когда зимой выходят на улицу по очереди, потому что валенки одни на всех, я не знала жизни в бараке, за отделяющей от соседей занавеской, фабричных труб и по крохам добытой провинциальной культурной жизни. Даже коммунальной кухни и московской окраины не было. В моем пути нет никакой моей заслуги: я все получила по рождению. И очень рано на меня начал давить груз ответственности.
Сейчас, когда таким привычным стало понятие «семейный бизнес», даже странно вспоминать, что «семейственность» еще недавно была понятием ругательным и чуть ли не преследовалась в судебном порядке. В советские времена сын мог наследовать только место отца у мартеновской печи – это даже было почетно, а в сфере культуры родство часто стыдливо прикрывалось, скажем, материнской фамилией. Доподлинно известен случай, когда глава ТВ вычеркнул из довольно длинного списка распределяемых в Останкино выпускников журфака дочь одного из телеведущих. Начальственная резолюция в левом верхнем углу была категорична: «Династии будем создавать на “Серпе и молоте”!».
Но независимо от официоза, разнообразные таланты старших родственников – музыкальные, живописные, литературные – прочно сформировали у меня комплекс неполноценности. Так я и росла: бесталанная.
Конечно же, я не могу никого упрекнуть. Более того, уверена, что взрослые понятия не имели о моих мучениях: детство прошло в любви и даже признании некоей моей незаурядности. Я не подозревала взрослых в лицемерии, но сама-то знала горькую правду… Приходилось отыскивать утешение.
И здесь опять,
