Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было
Я собираюсь напиться.
Рассказов собирается принести банку икры.
Умка собирается прийти, как только закончится «Ласковый май».
Нина Андреевна собирается потанцевать с подругами из дружественного совхоза-поставщика.
Игорь собирается посмотреть, будет ли на HushPuppies биток, как в прошлый раз.
Виктория из посольства Франции, в трудную минуту обеспечившая HushPuppies визами, собирается прыгать со сцены в толпу.
Мы друг друга обо всем предупредили, третий год отмечаем, бог любит троицу – я больше ни о чем не волнуюсь и не буду писать о дне рожденья больше ничего. Я уверен, все будет как надо. Сколько можно сдавать экзамены самому себе.
– Аня, ты проверила, Нина Андреевна знает, когда ее выход?
Отставить! Прекратить проверки на дорогах. Напиться.
***Позвонила квартирная хозяйка:
– Слушай, видела тебя тут по телевизору, думаю – что это за лицо знакомое, арт-директор какой-то, а потом – ба, смотрю, да это ж ты! Хорошо смотришься! Кстати, хотела тебя предупредить: со следующего месяца квартплата вместо двадцати восьми – сорок пять тысяч. Цены на все растут, куда деваться.
Прорезался в эфире коллега.
– Решил тебе про артиста подсказать. Раз вы со «Стекловатой» связались, вот тебе еще посильней номер. Нейтронная бомба.
По ссылке «Николай Воронов. Концерт в Дубне» завывал серьезный очкарик за синтезатором-расческой: «Белая стрекоза любви, стрекоза в пути!» Из хорошей музыкальной школы юноша, с гармонией дружит. Количество показов – привет Наличу. Но случай медицинский.
– Спасибо, Боря. Бомба будет. Только «Стекловате» хотя бы самой смешно. А у тебя здесь кандидат на суицид.
В первый раз говорю «нет» – пусть кто-нибудь другой это делает.
***Автопилот.
Я собираю программу за неделю. Три дня на телефонные звонки, на переговоры, на «уточним» и «созвонимся еще раз», три дня на подтверждение западных контрактов, день – чтоб закинуть расписание в топку копирайтеру. Копирайтером нынче Таня: выдувает пропагандистские промотексты за ночь, за следующую ночь дизайнер сверстает их в книжечку-фэнзин и дальше продолжит сам по накатанной: билборды, афиши, стакеры. Да, план наших ритуальных действий предсказуем на сто лет вперед, как тема в ля-миноре у Aaron (который месяц играет у меня в наушниках). На следующей неделе можно улететь в Европу, сходить на новые концерты, привезти новых пластинок и думать, что с этим делать дальше. Тоже ритуал.
С момента ухода Игоря прошло три месяца.
Я никогда не запустил бы этот клуб один. Не победил бы жуликоватых строителей, не разогнал халтурную кухню, не сменил штат менеджеров, воспитанных на караоке и концертах Чижа. Клуб был первый – и у него, и у меня. Мы так вгрызлись поначалу, что клуб ожил – вопреки отсутствию опыта, плохому месту, странному устройству неперестраиваемого зала, вопреки всем возможным «вопреки». Не стеснялись быть менеджерами и успевали быть чуточку творцами.
Я зашел сюда на минутку – и задержался на два года. По бизнес-плану мы должны были бы сейчас переехать на более крупную площадку и открыть в стране пару филиалов. В случае неудачи – картинно закрыться. А получилось по третьему сценарию – с постоянными солдаутами в том же тесном зале каждую неделю, вечным перетягиванием одеяла между вечерней программой и ночной, ревнивой сверкой через резидентов: сколько человек сегодня было в бесприютном «Б1»? Кто вчера играл в «Солянке»? Как объяснить владельцу, что в этих стенах мы сделали почти все, что могли, – и немножко сверх того?
Этот клуб – Алиса в стране чудес: откусишь от гриба – подрастешь. Тесно в таком шкафу становится слишком быстро.
Обрастаем руководителями. Руководителей спускают сверху. Чем занимается замдиректора по творческой части – добродушный дзен-буддист Андрей, по нескольку часов в день раскладывающий пасьянс, – я так и не уяснил. Чем занимается замдиректора по безопасности, подполковник в штатском Дима, стало очевидно, когда поступило предложение согласовывать гостевые списки с утра в день концерта. Отставной военный – ночному клубу, конечно, лучший рулевой.
В меню опять прокралась какая-то селедочка с лучком для народных масс. Что за непобедимая холера?
В оранжевом зале, как в калейдоскопе, начали мелькать проверяющие – от пожарных, от санэпидстанции, от управы, от налоговой. Здание, которое так не нравится мне, очевидно, очень нравится кому-то, кто эти проверки организует.
Я не верю в карму. Мне никто не мешает делать то, что хочется. В день представления нового руководства я подсуетился и выторговал разрешение пригласить с концертом Боярского – Игорь два года кряду был уверен, что с этим дорогим концертом мы прогорим.
Только не борец я с Сергеями Ивановичами, и с проверками СЭС не борец. Я трудоголик, я уперт, я – зарядное устройство для команды; при этом я не знаю, что ответить Таньке, когда она возвращается со встречи однокурсников и спрашивает то ли шутя, то ли всерьез: «Как жить дальше? Где жить? У всех по собственному рекламному агентству, гектару земли в Сочи – там дорожает – или по паре детей на худой конец. А мы тут до сих пор в игры играем».
Мне по-прежнему нравятся наши игры. Собственное рекламное агентство я не хочу, в Сочи ничего не забыл, жить за пределами Садового кольца – увольте, а квартиру на Тверской мне не выкупить никогда. Дети подождут. В конце концов, именно так живут все мои друзья в Европе-и преспокойно живут. Вот и мы так. И у нас есть здесь любимая игра: клуб «Икра» называется.
Только выше головы в этих смешных оранжево-меховых стенах, которые мы построили на год-другой, уже не прыгнуть.
Канадская программа родилась по случайности.
Приехал Саймон Финн, неистовый бард, постаревший секс-символ семидесятых, для меня он всегда будет Саймоном Финном из Current 93, и это неправильно, потому как Саймон соло играет последние лет тридцать. Но нас-то свел Тибет.
Саймон – англичанин, живет в Канаде. Остановиться в Москве предпочел у канадского атташе по культуре Мэтью. Респектабельный Мэтью, выяснилось, знает не только дискографию Саймона Финна до седьмого колена, но и мечтает привезти в страну Леонарда Коэна, и заколдованные слова Broken Social Scene, над которыми я бьюсь не первый месяц, и даже турнтаблист Кид Коала – для него не пустой звук.
Встретились через неделю в посольстве. Строгая коллега советника по культуре спросила:
– Этот промоутер тоже говорит, что привезет Broken Social Scene? Надеюсь, у него это получится, в отличие от предыдущих пяти.
А я про Broken Social Scene и сказать ничего не успел.
Встречи в посольствах можно превратить в скучнейшее мероприятие, канючить: «Подайте, люди добрые», рисовать прожекты, терзать деньгодателей от культуры. Я давно в эти игры не играю. Я рассказываю, что мы делали до этого. Как на ванкуверский индастриал Front Line Assembly вилась дугой очередь, как Junior Boys предлагали вернуться с сетом, потому что клуб понравился, а Кид Коала рисовал на ватмане русские буквы. Когда Мэтью спросил, кого можно было бы привезти, если делать канадскую программу, я первым делом брякнул: «Амон Тобин?» – и, кажется, покраснел. Какой он канадец – бразилец с английским паспортом, живет в Монреале. А Мэтью сказал, что это просто отлично: артист, который может позволить себе жить где угодно, выбирает Квебек и вполне добровольно поет ему осанну. Ровно то, что нужно. Тогда я по-настоящему заинтересовался: симпатично устроены канадские головы.
Через пару месяцев срок у Мэтью закончился, и он вернулся в Оттаву. На смену ему приехал Николя – автор диссертации о немецко-французских отношениях в десятом веке, университетский преподаватель, диджей-любитель. Русский изучает по песням Окуджавы и фильму «Москва слезам не верит». От идеи про Тобина пришел в восторг. Спросил: «А как же Tiga и Mistress Barbara?», чем пленил меня раз и навсегда. Много ли вы видели дипломатов, которые сами спрашивают: «А как же Tiga?» Tiga был занят на полгода вперед, поэтому мы в четыре руки с посольством собрали вполне героическую программу из Frog Eyes, Handsome Furs, не забыли про друга Тобина, ударно-завершающим номером поставили Broken Social Scene – ну и Junior Boys я, как обещал, отписал: вот он, момент, не желаете ли вернуться?
Мэтт Дидемус из Junior Boys сидит в оранжевом зале на том самом диване, куда в прошлом году мы вместе с ним упали на участников Mum. Пьет с Анечкой чай.
– Не помешаю? – интересуюсь.
Мэтт хватает меня в охапку: я тоже рад тебя видеть, ага, – и продолжает рассказывать Ане:
– И вот приходим мы в это управление по миграции, а там женщины такие сидят… кудрявые, с химической завивкой, и календарь с котятами на стене, понимаешь? По-английски не говорят совсем: все из Восточной Германии. А мой юрист им очень толково за пять минут все объяснила. Штамп мне в паспорт поставили, какие-то бумаги сразу выписали – очень адекватная юрист попалась. Берлинские власти ведь открыли двери для музыкантов.
