Ближний бой. ЦРУ против СССР - Киркпатрик Лаймен
Гавана при Батисте: трущобы рядом с бейсбольным стадионом и казино
Обстановка на Кубе осенью 1958 года быстро ухудшалась. Все страшились беспорядков и кровопролития, которые могли последовать вслед за свержением Батисты, и было много споров относительно того, что предпринять в связи с этим. В конце концов было принято решение послать бывшего посла США на Кубе Уильяма Поули, имевшего значительные деловые интересы на Кубе и являвшегося личным другом Батисты, со специальной миссией в Гавану. Его цель заключалась в том, чтобы убедить Батисту уступить власть военной хунте, тем самым избежав кровавой бойни. Предполагалось, что хунта быстро сможет стабилизировать положение на острове, охваченном волнениями. Споры шли о том, кто из генералов мог быть включен в хунту. Но вопрос этот несказанно усложнялся, поскольку требовалось, чтобы кандидатуры генералов были приемлемыми для Батисты, заявившего, что в противном случае он не уступит им власти; вместе с тем эти кандидатуры не должны были быть слишком тесно связаны с президентом, так как иначе им трудно было бы договориться с мятежниками. Государственный секретарь решил, что посла Смита в Гаване в интересах обеспечения эффективности его собственных действий не следует информировать о предпринимаемых мерах.
Но, несмотря на уговоры и воздействие Уильяма Поули, Батиста не желал уступать власть. Он не верил, что ситуация безнадежна, и считал, что армия все еще может противодействовать силам Кастро.
Тем временем посол Эрл Смит вернулся в Вашингтон для консультации. Аллен Даллес пригласил его на ленч, за которым выяснилась интересная деталь: теперь Смит считал, что Батиста должен уйти. Этот вопрос, а также вопрос о преемнике Батисты в основном и обсуждался во время ленча, но оптимистических выводов сделано не было.
Прошло еще несколько недель, и Батиста сам убедился, что он уже не может контролировать положение в стране. Созвав своих единомышленников в пригороде Гаваны и устроив для них прощальный прием, он покинул страну. 1 января 1959 года Фидель Кастро и его барбудос установили свою власть на Кубе.
В Вашингтоне не было единого мнения о том, какое правительство сформирует Кастро. Когда же он объявил состав своего первого правительства, включавшего ряд наиболее уважаемых политических деятелей Кубы, появились надежды на лучшее.
Мой друг Марио Лазо, прибывший в Вашингтон из Гаваны, попросил меня встретиться с ним и с новым кубинским послом. Мы собрались на ленч у меня в кабинете. Оба они горячо доказывали необходимость признания Соединенными Штатами правительства Кастро, видя в этом единственный способ установления порядка на Кубе. Вопрос о признании кубинского правительства целиком относился к компетенции государственного департамента, однако госдепартамент хотел знать мнение ЦРУ о стабильности режима. В то время суды Кастро были перегружены разбирательством дел сторонников Батисты, обвинявшихся в зверствах. Многих из них приговаривали к расстрелу в обстановке, которая всем американцам представлялась пародией на законность: приговоры выносились после судебного разбирательства, продолжавшегося несколько минут в обстановке публичных обвинений и криков толпы, жаждущей крови. Несомненно, что некоторые из этих людей заслуживали смертной казни за свои действия, совершенные при режиме Батисты. Однако процедура судилищ была далека от законной, напоминая процедуру времен Французской революции, с той лишь разницей, что гильотину заменил расстрел и не хватало мадам Дефарж[7] с ее вязанием.
Меня очень волновала судьба членов БРАК. Видимо, эта служба, лишь только бородачи ворвались в Гавану, явилась для расстрелов целью номер один. Повстанцы сразу же заняли штаб-квартиру службы, захватив все досье и арестовав сотрудников, не успевших укрыться. Досье переправили в крепость, стоящую у входа в гавань, и туда же доставили многих заключенных. Среди них был лейтенант, руководитель одного из отделений, несколько раз знакомивший нас с обстановкой. Единственное его преступление заключалось в том, что он работал в БРАК. Коммунисты, участники «Движения 26 июля», явно хотели избавиться не только от досье, заведенных на них, но и от всех людей, которые могли бы их опознать. Как только правительство Соединенных Штатов узнало, что сотрудники БРАК арестованы, оно предприняло попытку их освободить. В конце концов просьбы об освобождении дошли до Кастро, но он сослался на то, что данный вопрос находится вне сферы его компетенции и обращаться следует только к Че Геваре. Дойти до Че Гевары не удалось, и лейтенант был расстрелян. Очень больно терять друзей и соратников во вражеской стране, но еще труднее пережить потерю, когда ото происходит в стране, считающейся («дружеской».
Марио Лазо был известным кубинским адвокатом. На Кубе мы сошлись с ним и стали хорошими друзьями. Он окончил Корнельский университет и вместе со своим партнером Хорхе Кубасом возглавлял наиболее солидную в Гаване юридическую фирму, представлявшую интересы многих крупных американских компаний, связанных с экономикой Кубы. По мнению Марио Лазо, довольно проницательного политика, Соединенные Штаты могли ужиться с Кубой Кастро.
Однако оказалось, что не могли. Видимо, должно пройти некоторое время, прежде чем в нашем распоряжении окажутся все факты, необходимые для тщательного анализа обстоятельств, приведших к разрыву между США и Кубой после существовавших более полувека самых тесных взаимоотношений между ними. Соединенные Штаты признали новое правительство Кубы, но это не привело к уменьшению потока оскорблений, исходивших от Фиделя Кастро, напротив, этот поток, казалось, все более ширился. Американская ассоциация редакторов газет пригласила Кастро в Соединенные Штаты, но даже эта неофициальная попытка разрядить или улучшить обстановку не дала никаких результатов. Затем произошел разрыв дипломатических отношений, за которым последовал приезд Кастро в Нью-Йорк на заседание Генеральной Ассамблеи ООН. Визит этот можно (было бы воспринять как веселую комедию, если бы глава делегации не представлял одно из важных сопредельных с нами государств: нужно было видеть бородатых кубинцев в помятой форме, несущих цыплят к себе в отель. Среди нью-йоркских небоскребов Кастро и его свита, видимо, чувствовали себя ничуть не хуже, чем в горах Сьерра-Маэстра, где они провели так много месяцев. Но эта картина, наверное, не производила никакого неблагоприятного впечатления на революционеров из других частей света.
Пожалуй, самую глубокую оценку политике Фиделя Кастро в то время дал Роберт Ловет, мудрый государственный деятель, занимавший множество ответственных постов, в том числе посты заместителя государственного секретаря и министра обороны. В качестве члена Совета консультантов по вопросам внешней разведки при президенте во время второго президентства Эйзенхауэра он, естественно, был весьма обеспокоен положением на Кубе. Осенью 1960 года, выслушав пространный доклад ЦРУ, не дававший четкого ответа на вопрос, является ли Кастро коммунистом, Ловет сформулировал вывод в следующих кратких словах: «Ho ведь это не имеет значения. Он действует как коммунист».
По-видимому, как революционер, Фидель Кастро первоначально не имел какой-то определенной политической программы и лишь позже стал коммунистом, получив от коммунистов наибольшую поддержку. Он начал борьбу в горах Кубы, имея относительно немногочисленных сторонников и пользуясь незначительной поддержкой. Он хорошо относился к крестьянам, обещал им то, в чем они нуждались. Он искал поддержки у студентов и завоевывал ее по мере того, как студенты все более разочаровывались в коррумпированном режиме Батисты, усилившем репрессии и террор. Кубинская армия не желала сражаться; гуманно обращаясь с пленными и направляя гнев солдат против офицеров, Кастро в конечном счете сумел преодолеть сопротивление армии.
