Дневниковые записи. Том 1 - Владимир Александрович Быков
– А лодки?
– А вам разве не надо? Можем продать.
На тут же последовавший вопрос: «За сколько?» – была названа цена в 25 рублей и обращено внимание, что цена без запроса, у нас так принято, цена исключительно реальная и абсолютно отвечает качеству товара. Дальше последовал, по памяти, следующий многоголосый разговор.
– Почему одинаковая цена? Ведь лодки-то разные.
– Разные, но вы посмотрите на малую, какие у нее обводы. Ее скорость намного больше. Мы трижды специально устраивали гонки на реке, менялись командами, и все равно малая обгоняла большую в полтора раза.
– Так она же меньше, вот и обгоняла.
– Не настолько меньше, чтобы быть в полтора раза быстрее. У нее просто выше все характеристики, да еще и материал. Сам хозяин ее, тесть вот нашего Соколовского, а значит без обмана, говорил нам, что она вся из еловых досок. А какова устойчивость на воде? Мы дважды брали друг друга «на абордаж» и оба раза, как ни смешно, у нас опрокидывалась большая. Конечно, если для сена, то, может, лучше и большая, но вот на рыбалку или куда подальше слетать, то явно лучше малая.
После «сена» определился первый покупатель на большую лодку, который заикнулся, правда, о цене и попросил снизить ее хотя бы до 20. На что последовал категорический отказ: цена справедливая и по нашим правилам изменению не подлежит. На малую тоже, судя по всяким сопутствующим разговору признакам, покупатель определился, но его продолжала смущать невозможность перевезти на ней столько же сена, сколько на большой. Потому я решил, в дополнение к названным еще ее преимуществам, лучших, чем на большой, уключин и весел (которые для сего были предусмотрительно заранее переставлены с последней) и более удобного на малой размещения скамеек, выдвинуть главный козырь о придаче нами к малой лодке всего походного имущества: настоящего плотничьего топора, пилы и рыбачьей сети. Вопрос был решен, и, дабы не было ика, предложено покупателям тащить деньги, а молодому Вараксину, бежать в магазин для обмыва лодок за счет, естественно, продавца, т. е. нас.
Мужики ушли за деньгами, а мы пригласили переправиться к нам местных баб, давно уже собравшихся на той стороне речушки и, похоже, также готовых чего-нибудь приобрести по объявленной в полтора раза более дешевой цене.
В отличие от первой, операция по сбыту продуктового набора (масла, муки, сахара и концентратов, которые мы успели купить в их же магазине до того, как услышали о карантине) была завершена мгновенно.
Тут вернулся Вараксин с покупателями и, как водится, с двумя-тремя их приятелями. Началось то, что по городским понятиям даже невозможно себе вообразить. Застолье со ста граммами вина на нос, когда опьянение проистекает только от места, костра и нескончаемых разговоров о жизни, а более всего, от взаимного уважения сторон и любви друг к другу. Мы, русские, в силу огромности нашего пространства, мало чтим родину, не знаем ее истории, не умеем, может и обоснованно, гордиться своей страной, но зато безмерно любим свое пребывание вот в таком тесном кругу, порой среди мало знакомых людей и по любому поводу, лишь бы только можно было за него «зацепиться». В этом Русь, в этом ее прелесть. В каждом из наших походов бывало несколько таких, чуть не случайных, встреч – и все, без исключения, они живы в памяти, до мельчайших подробностей.
Однако на этом общение с местными жителями не закончилось. Только-только, проводив мужиков, улеглись в предвкушении умиротворенного предночного разговора, как с той стороны речушки раздался громкий бабий голос:
– Парни, вы чего нас надули? Говорили дешевле, а концентраты продали за двадцать пачку при цене на ней написанной – восемнадцать. А мука? – кричит другая, – мука с карасем и никаких в ней двух килограммов нет… – Начинаем под их крики спорить: кому идти объясняться. Все за то, чтобы отправить к ним на съедение меня, как главного закоперщика и организатора базара. Спускаюсь на берег речушки, ею отделенный от кричащих в три голоса баб. Начинаю с извинений и досады на себя, что не углядели цену на пачках концентратов. Предлагаю либо забрать их обратно, либо компенсировать излишне с них запрошенное. О муке говорю, что действительно мы прямо в ней валяли рыбешку и не придавали этому значения, поскольку после валяния рыбы из верхнего слоя муки пекли лепешки и они оттого делались только вкуснее, что, возможно, сегодня впопыхах мы в муке и оставили одного карасика, но он чищеный и свежий, его можно изжарить вместе с лепешками, ваши ребятишки скажут вам одно спасибо… Слышу, как по мере моего разглагольствования бабы начинают успокаиваться и даже посмеиваться друг над другом: что, дескать, зря подняли шум, из-за каких-то копеек его подняли.
– Ты вот, Марья, кричишь, что у тебя масла чуть ли не полбутылки, а у меня так целая, и кто тебе мешал посмотреть, когда ее брала – ребята ведь ничего не скрывали, и я бы тебе отлила из своей, если бы попросила.
– А ты, Лизавета, со своей мукой! Два килограмма крупчатки тебе дали за полтинник, да еще и в придачу очищенного карася. Они ведь не врут, наверное, про лепешки-то. Изжарь своим мальцам, пальчики оближут.
– Они, мужики, – говорит третья, уже ни к кому прямо не обращаясь, – наверное, для смеха и торговали-то, на трояк всего продали. А мы, прости господи, завелись, прибежали – на смех курам…
После таких слов мне оставалось только еще раз выразить сожаление за все, что, может быть, сделано не так, но точно без умысла. Поблагодарить их за взаимопонимание и, рассказав напоследок Лизавете о том, как мы легко и быстро готовим свои вкусные походные лепешки, попрощаться со всеми и пожелать им доброй ночи. Судя по всему, переговоры, как говорят, закончились к полной удовлетворенности сторон.
Не меньшую получили и мои друзья, а потому еще долго, лежа в палатке, обсуждали с ними и их, и все остальные перипетии прошедшего дня.
На следующий день нас провожала и прощалась с нами вся деревня.
Вспоминаю сейчас все пережитое, прочувствованное и никак не могу понять людей, добровольно и навсегда покидающих страну. Такой благости испытать русскому человеку не дано нигде.
Последняя фотография перед выходом со стоянки на берегу Туры сделана Вараксиным. Она есть в семейном альбоме. Я в походном одеянии в окружении внимательно на меня смотрящих Соколовского и Петелина держу в руке нечто похожее на добрую оглоблю с горящим концом и прикуриваю
