Вероника Крашенинникова - Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России
Возможно, что чаще они относились к разряду ситуаций, сходных с известным конфликтом в Великобритании между генералом Морисом и премьер-министром Ллойдом Джорджем. В мае 1918 года генерал Морис обвинил премьер-министра в предоставлении парламенту ложной информации о силе британских войск. Обвинение грозило отставкой Ллойд Джорджу в случае, если было верным, и полевым судом генералу в случае надуманности обвинений. Премьер-министр ответил, что если данные не верны, то в этом была вина генерала, поскольку именно он передал их в правительство. Лишь позднее обнаружилось, что Ллойд Джордж действительно получил от генерала Мориса самые свежие данные, но не открыл досье и не прочитал их, так что парламент получил устаревшие цифры.
Подобные ситуации дают обильную почву для разного рода конспирологических теорий. Подозрительное восприятие увидит в неожиданных, неприятных и нежелательных событиях обязательное присутствие врага. Недоверие вдохновляет переоценку согласованности и централизации действий иностранного государства и способность лидера навязывать свои решения всем звеньям своего правительства.
В действительности же чаще, чем это представляется, общий вектор движения политики складывается из разнонаправленных действий акторов внутри и вне государственных структур, пытающихся реализовать свои интересы, основываясь на субъективном видении интересов государства. К тому же банальную человеческую глупость нередко принимают за макиавеллизм.
Самовосприятие в политическом контексте
Политический деятель имеет тенденцию видеть в себе центральную фигуру процесса, наделять себя добродетелью и преувеличивать свое влияние на события.
Когда другие акторы ведут себя в соответствии с желаемым вариантом, политический деятель склонен переоценивать степень, в которой этот результат стал последствием его усилий. Тот факт, что человек знает о своих действиях, но может не знать о действиях других, способствует тому, что результат действий совсем иных сил относят на свой счет. Когда поведение других не соответствует предпочтительному варианту, политический деятель склонен приписать ответственность за это любым другим факторам, но только не собственной политике. Американское руководство ни в коем случае не считало, что его политика ненамеренно поощрила возведение Берлинской стены; однако администрация президента Рональда Рейгана с готовностью взяла на себя ответственность за ее разрушение, так же как и за окончание холодной войны и победу над «империей зла». Взяла с удовольствием, хотя оба эти события стали результатом российской перестройки. Другой типичный пример преувеличения своей роли и добродетели — вера в то, что свои действия развенчали коварные намерения противника. Когда генералы готовятся к военным действиям, а противник не атакует, они склонны считать, что именно их усилия разубедили противника атаковать — не задаваясь вопросом, собирался ли он на самом деле это делать.
Политический деятель склонен видеть себя добродетельным, справедливым, заботящимся о благополучии своего народа и всего мира. Если было совершено зло, он не мог этого совершить, а то, что он сделал, по определению не может быть злом. Так, президент Теодор Рузвельт утверждал, что результаты работы правительства должны быть хорошими, потому что он руководит правительством. Патриотически настроенные граждане склонны, так же как и ее лидеры, ставить свою страну в центр событий, преувеличивать результативность ее политики и наделять ее ореолом благодетельности.
Наряду с искренним стремлением помогать другим, особенно присущим россиянам и американцам в силу их природной щедрости и склонности к мессианству, причиной такого самовосприятия является фундаментальный эгоцентризм человека. Люди, несмотря на свой цинизм и материализм — или скорее компенсируя их, — хотят видеть себя добродетельными и альтруистичными. Просветленные части человеческого сознания искренне, а эго — ради собственного облагораживания и оправдания одинаково стремятся к высшим идеалам, к служению добру. «Мы стремимся изменить восприятие причинно-следственных связей таким образом, чтобы оно защищало наше чувство собственного достоинства», — пишет Роберт Джервис.[165]
Важным во внешней политике аспектом самовосприятия является убеждение, что другие понимают, что актор, человек или государство, не представляет угрозы. Поскольку руководитель склонен верить в добродетельность своих намерений и далеко не всегда представляет себе воздействие своих решений на других, он предрасположен считать, что если вдруг его действия нечаянно нанесли ущерб другим, то те поймут их неумышленность. Другие же в это время преувеличивают спланированность и искренне убеждены, что если кто-то нанес им ущерб, то это было его целью. Отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами на протяжении десятилетий холодной войны и по сегодняшний день иллюстрируют такой тип мышления.
Бессознательные элементы в восприятии
Существенная часть восприятия разворачивается на неосознанном уровне, причем это касается и таких, казалось бы, логических процессов, как категоризация. Реакции и поступки людей, в особенности масс людей, иногда выглядят так, словно те действуют против собственной выгоды, руководствуясь скорее неосознаваемым инстинктами, чем логикой и здравым смыслом.
Для человеческого сознания в любую эпоху характерны два набора познавательных средств: рациональное и иррациональное, мифологизированное мышление. Там, где рациональное сознание оперирует анализом, логикой, сравнением, поиском различий, проверкой информации и рефлексивной ревизией собственных оснований, у бессознательного работают аналогия, отождествление, эмоция, нечувствительность к противоречиям, образ, синтез. Среди последних значимо отсутствует рефлексия, что способствует бесконтрольности его существования.
Сочетание мифа и логики является исконным свойством человеческого сознания и существует там, где имеются хотя бы две не до конца взаимопереводимые системы.[166] Зигмунд Фрейд раскрыл суть функционирования «личного бессознательного»; его последователь Карл Юнг исследовал групповую форму этого явления, введя в научный оборот категорию «коллективного бессознательного».
Бессознательное самым активным образом участвует в культурно-политическом конструировании реальности. Там, где человеком не руководит сознание, им руководит неподконтрольное ему бессознательное. В момент поступления новой информации рациональных форм ее описания нет, ибо создание и распространение знания занимает время. В этот временной промежуток, пока рациональной интерпретации еще не существует, бессознательное предъявляет свою версию. Вакуум понимания заполняется тем, что есть: вечными, традиционными смыслами, предшествующими образами и интерпретациями — всем, что кодируется в культуре глубже, было испытано временем, в чем сложно ошибиться. Таким образом, получая возможность интерпретировать принципиально новый элемент или систему, еще не имеющую своего описания, человек извлекает из прошлого известные ему старые схемы и образы и водружает их на новом историческом уровне.
Бессознательное также активизируется, когда обстоятельства ставят человека или нацию лицом к лицу с тем, чего он категорически не желает видеть: с неприятным, со страшным, со сложным и непонятным. Сознание стремится избежать таких некомфортных и болезненных для себя ситуаций, пропустить мимо и стереть из памяти. Но, как точно формулирует это Ольга Крокинская, «то, о чем мы не хотим думать, будет „думать“ за нас».[167] Люди склонны опасаться того, чего они не знают или не понимают. Бессознательное в качестве быстрого решения выдвинет образ врага, декорирует его устрашающими чертами — и еще до того, как сознание объективно проанализировало опасность, враг готов.
Стереотипы
Стереотип, аккумулирующий некий стандартизованный коллективный опыт и внушенный человеку в процессе обучения и общения с другими, помогает ему ориентироваться в жизни и направляет его поведение. Роль стереотипов в механизме познания носит двойственный характер. С одной стороны, стереотипы значительно упрощают процессы познания и творчества, позволяя широко использовать имеющиеся знания и навыки, а с другой — они же ограничивают возможность познания нового, выходящего за рамки привычных понятий или противоречащего им.
